Иисус. Надежда постмодернистского мира
Шрифт:
Прежде всего, эта притча уходит корнями в пророчества о возвращении из плена. Иеремия и другие пророки предсказывали, что Господь вновь «посеет» свой народ на их собственной земле; радуясь возвращению на родину и моля Бога завершить его, псалмопевец писал о сеявших со слезами и пожинающих с радостью. Но чаще всего картины сева и жатвы встречаются у Исаии в качестве преобладающей метафоры для нового Божьего творения, которое он должен совершить по возвращении народа из плена; «Трава засыхает, цвет увядает, а слово Бога нашего пребудет вечно Как дождь и снег напояют землю, так и слово Мое. Оно не возвращается ко Мне тщетным, но исполняет то, что Мне угодно» Новая поросль взойдет на глазах народа, вернувшегося домой.' Эти образы берут начало в призвании Исаии, описанном в 6–й главе, когда пророк увидел Израиль, падший и сожженный, подобно срубленному дереву, в наказание за
Последний из упомянутых отрывков (Ис. 6, 9–10) Иисус цитирует в Мф. 13, 14–15; Мк. 4, 12 и Лк. 8, 10, разъясняя притчу о сеятеле. В ней говорится о деяниях, совершаемых Богом через служение Иисуса. Господь не собирался укреплять позиции Израиля, поддерживать его политические амбиции или тешить его национальную гордость. Он творил то, что издавна предсказывали пророки: суд над Израилем, виновным в идолопоклонстве, одновременно пробуждающийся к жизни новый народ — возрожденный Израиль, освободившийся из плена народ Божий.
Вторым ветхозаветным источником притчи о сеятеле можно считать традицию апокалиптического повествования, нашедшую свое выражение, например, в Книге пророка Даниила. Во второй главе описан сон Навуходоносора, в котором он видел огромную статую, отлитую из четырех разных металлов. Голова статуи была из золота, а ноги из смеси железа и глины. Камень, оторвавшийся от горы, разбил ноги статуи и уничтожил ее, сам сделавшись великой горой и наполнив всю землю, В седьмой главе четыре зверя воевали с образом человека, с сыном человеческим, пока Бог не воссел на престоле своем и не возвысил сына человеческого над зверями. Так по словам Иисуса, история народа Божьего повторяется и воплощается в его собственном служении. Одно семя упало при дороге другое — на каменистое место, еще одно — среди терний. Одно же семя упало на добрую почву и принесло плод в тридцать, шестьдесят и в сто раз больше посеянного. «Приблизилось Царство Божье возвращение из плена, великий переломный момент в истории Израиля, — говорит Иисус, — хотя бы даже все это происходит не так как вы ожидали». Эта притча была сказана Иисусом обо всех прочих притчах и их воздействии на людей. Только так можно было донести до слушателей великую истину, которая для некоторых навеки останется тайной, как ни пытались бы они ее разглядеть; для других же внезапно приподнимается завеса, и они становятся свидетелями Божьих деяний.
Вторая притча, в значительной мере приоткрывающая для нас окно в Божье Царство, — так называемая притча о блудном сыне из Лк. 15.' Среди десятков разных толкований, которые люди постоянно, и зачастую справедливо, предлагают для этой притчи, есть нечто, чего в наши дни не замечает никто, но что не могло не «броситься в глаза» иудеям, слышавшим эту притчу в первом веке. В истории о беспутном младшем сыне, которого по возвращении из чужой языческой страны ждет поразительно теплый прием в отчем доме, — разумеется! — говорится об изгнании и возвращении. Именно эту историю жаждали услышать современники Иисуса. И он рассказал ее им, чтобы дать понять, что для них путь из изгнания лежит через него одного и его деяния. Притча о блудном сыне представляет собой нечто большее, чем иллюстрация к вечной истине о прощении грешников, хотя, несомненно, такое толкование вполне правомерно. Это точная и исторически обоснованная трактовка того, что хотел сказать и сделать Бог через служение Иисуса, принимавшего изгоев и сидевшего за столом с грешниками.
Но у этой истории есть и темная сторона. Старший брат олицетворяет собой тех, которые не желали возвращаться из изгнания таким способом, — в данном случае фарисеев и законников, наблюдавших за Иисусом и считавших его действия возмутительными. Он же говорил о том, что именно его служение сделало долгожданное возвращение возможным, хотя представление людей об этом было иным. Все эти события происходили прямо на глазах у самозваных хранителей родовых традиций Израиля, которые оставались к ним слепы, поскольку они не оправдывали их ожиданий.
В этих двух притчах, равно как и в десятках других отрывков, Иисус иносказательно сообщает, что долгожданный момент настал. Это и есть благая весть, евангелие. Нас не должно удивлять, что, возвещая ее, Иисус нигде не задерживался подолгу и, насколько можно судить, избегал заходить в Сепфорис и Тивериаду, два крупнейших города Галилеи. Он напоминал не столько бродячего проповедника или мудреца, изрекающего разнообразные сентенции, сколько политика, вербующего сторонников
Совершая свой труд, Иисус искал поддержки для нового Царства. Он призывал новый, возрожденный народ. Это вторая сторона проповеди Царства, которую нам необходимо изучить.
Призвание возрожденного народа
Истории, которые рассказывал Иисус, проповедуя Царство Божье, были похожи на пьесы, ожидающие своих исполнителей. Он приглашал слушателей сыграть свои роли в новом Царстве. Они долго и с нетерпением ждали «постановки» божественной драмы, гадая, в чем будет заключаться их участие. Теперь им предстояло это узнать. Они сами становились жителям нового царства. Иисус, вслед за Иоанном Крестителем, вызывал к жизни истинный, возрожденный народ Божий.
Первой заповедью Христа, записанной в Евангелиях, был призыв к людям «покаяться и веровать». Эти слова являются классическим примером того, о чем я говорил в предыдущей главе, рассуждая о выражениях, смысл которых с годами изменился. Если бы я вышел на улицы своего городка и провозгласил: «Покайтесь и веруйте!», в моих словах услышали бы призыв оставить свои грехи (в нашем обществе сразу же начинаешь думать о таких грехах, как половая распущенность или алкоголизм) и стать более религиозными». Последнее могло бы принять разные формы; новое внутреннее ощущение божественного присутствия, принятие нового набора догматов лицо вступление в Церковь или одно из ее подразделений. Однако в Галилее первого века нашей эры призыв «покаяться и веровать) означал нечто совершенно иное.
Что же может помочь нам отказаться от привычного смысла этих слов и вернуться к их первоначальному значению? Было бы полезно проследить использование их каким–нибудь другим автором, жившим примерно в то же время, что и Иисус. Обратимся, например, к трудам одного из представителей иудейской знати, историка Иосифа Флавия, родившегося через несколько лет после распятия Иисуса. В 66 году нашей эры он, молодой армейский офицер, был послан для переговоров с участниками очередного мятежа в Галилее. В своей автобиографии' он писал, что его задачей было убедить вспыльчивых галилеян прекратить безумные попытки свергнуть власть Рима и предоставить ему и другим представителям иерусалимской знати возможность более приемлемого разрешения конфликта. Поэтому при встрече с предводителем повстанцев Иосиф Флавии, по его собственному свидетельству, предложил тому отказаться от своих требований и довериться ему. Его слова покажутся читателям Евангелий удивительно знакомыми. Иосиф Флавий приказал главарю мятежников «покаяться и верить ему» «metanoesein kai pistos emoi genesesthai».
Конечно, это не означает, что он призвал предводителя восставших (которого, кстати, звали Иисусом, что еще больше осложняло дело) перестать грешить и принять религиозное обращение. Его слова имели гораздо более конкретное политическое значение. Я убежден, что, пытаясь понять Иисуса из Назарета, сорока годами ранее путешествовавшего по Галилее с призванием покаяться и веровать в него и Евангелие, мы не вправе закрывать глаза па этот факт. Даже если, в конце концов, мы обнаружим, что Иисус вкладывал в свои слова дополнительный смысл и его приглашение имело также религиозный характер, нельзя отрицать, что первоначальный смысл, ~ ем не менее, сохранялся. Он призывал слушателей отказаться от своих требований и избрать его путь самоопределения Израиля и установления Царства Божия, а также его представление об этом Царстве. В частности он, как и Иосиф Флавий, убеждал их оставить безумную идею национальной революции. Однако Иосиф Флавий выступал против вооруженного восстания, потому что он, как и другие знатные иудеи, думал прежде всего о собственном обогащении. Иисус же, как ни странно, рассматривал эту идею как предательство в отношении Бога и идеи о предназначении Израиля быть светом мира. Иосиф Флавий предлагал им компромисс, сомнительное политическое решение, грозящее в любой момент потерять силу. Иисус проповедовал для Израиля совершенно иной, крайне рискованный путь, призывая подставить другую щеку и пройти второе поприще, путь тех, кто готов отдать свою жизнь, чтобы обрести ее вновь. Таково было царство, в которое он приглашал своих слушателей. Для такой пьесы он искал актеров.