Иконописец
Шрифт:
Руперт уже отделил картину от рамки, и вдруг от задней стороны картины отошел какой-то лист. Он перекрывал картину с обратной стороны.
– Это, по-видимому, укрепление, – предположил Корра. – Так многие делают. Я такое видел.
– Не думаю, – сказал Руперт, отделяя картину от листа. – Это, – он отодвинул лист в сторону, – вероятно, бумага, она укрепляла, но и закрывала обратную сторону картины. А вот это, – он перевернул полотно, – уже не похоже на картину.
На обратной стороне полотна, в два вертикальных ряда были написаны какие-то слова. Их было много.
– Это напоминает газетные полосы, – сказал Корра.
– Здесь еле заметны числа, – сказал Руперт.
– Где? Я плохо вижу, – он подошел к рабочему столу и взял очки. Надев их на нос, он приблизился к полотну.
– Вот, здесь, – Руперт указал на три цифры, расположенные по середине полотна, аккурат между двух полос текста.
– Триста тринадцать.
– Или три, один, три, – предположил Руперт. – Текст написан красивым почерком, на языке… не могу разобрать, что это за язык.
– Латынь, – с тяжелым выдохом сказал Корра.
– Откуда вы знаете? – спросил Руперт.
– Я бы не знал, если бы не Ямес. Когда он начал говорить на этом языке, помните, я рассказывал, то мне пришлось уделить этому внимание, и мой приятель с университета показал мне этот язык. Уверяю тебя, это латынь, я в этом убежден.
Руперт вздохнул.
– А почему вы считаете, что это картина. До того, как я разобрал ее, я по правде, тоже так считал. Загадочный монах из средневековья, в обнимку с библией и только.
– Что же это по-вашему, если не картина? – удивился Корра.
– Мне она напоминает не картину, а икону.
– Икону? – задумчиво произнес Корра. – Может быть.
Он пристально и с надеждой, граничащей с отчаянием и мольбой, посмотрел в глаза Руперта. Тот выпрямился, оставив полотно на столике.
– Что ж, я возьмусь за это дело.
Глава 3
Руперт Коу летел дневным рейсом во Францию, в Париж, где проживал приятель Лукаса Корра. Австралиец дал телефон Руперту для того, чтобы тот мог связаться с Жаном Обри – известным коллекционером Франции.
Руперт сидел у окна и глядел на бесконечные ряды белеющих облаков, застывшие ниже самолета. Их белая армада распространялась до самого горизонта, где растворялась, сливаясь с оттенками неба. Руперту казалось, что весь земной шар был покрыт этой мглистой пеленой.
Руперт размышлял о новом деле. Конечно, Лукас Корра был мультимиллионером. Такие люди могли позволить себе многое. Но не все можно приобрести за деньги, например, молодость, жизнь, даже дружбу не всегда можно купить, да и будет ли она таковой. Корра стар, и это его проблема. Он не может вести дела и уж, тем более, мотаться по белому свету. Руперту было понятно, почему именно ему Корра поручил подобное задание: сын старинного друга, в прошлом полицейский, профессионал в сыске, такой расследует дело, выявит причины, и при этом все будет держать в тайне. Если сомнений в мотиве Корра – доверить подобное дело именно Руперту Коу, у него не возникало, то на счет самого дела у Коу появилась множество неясностей и сомнений. Мистика есть там, где нет ответов на вопросы. Может быть Корра просто неправильно ставил вопросы. Чтобы это сделать надо для начала отделить факты от предположений и необоснованных фантазий, а иллюзий от свидетельств очевидцев ясных и несомненных. Будем исходить, – полагал Руперт, – от того, что известно самому Корра. Мальчик был смертельно болен. Его дед, то есть Корра, желая видеть сына здоровым и не найдя помощи среди врачей, решает поверить в лечение нетрадиционным, если не сказать мистическим, способом. Он принимает подарок от своего друга, некоего Жана Обри, в виде картины или иконы. Спустя короткое время, его внук неожиданно для врачей – чудесным образом вылечивается, а вскоре гибнет при странных обстоятельствах отец мальчика.
Корра беспокоится за то, чтобы не угас его род. Мальчик, излечившись от болезни, попадает в полуживое состояние: он не реагирует на окружающий его мир, его мозг находится в некой спячке, в забытье. Дед мальчика готов выложить любые деньги, ибо они теперь для него ничего не значат, за возвращение внука в здоровое и нормальное состояние.
Учитывая гибель сына Корра, и странное и неожиданное изменение в здоровье Ямеса – внука Корра, можно сделать предположение, что кто-то и впрямь хочет избавиться от наследников Лукаса Корра. Сам Корра настаивает на проверке причастности картины к судьбе его сына и внука. Если бы не удивительное и скорое выздоровление Ямеса, то можно было подумать о врагах семьи Корра. Возможно, картина была чем-то обработана – каким-нибудь химикатом, и это теперь надо выяснить. Расследование надо начать с друга Корра, который сделал такой подарок в виде картины.
Самолет приземлился в аэропорту Парижа поздним вечером. Руперт лишь успел сделать звонок Жану Обри и договорился о завтрашней встрече в одном из кафе, неподалеку от Эйфелевой башни. Руперт по совету Обри остановился в одной из недорогих гостиниц. Он снял комнату, разгрузил вещи из портфеля. В нём, в специальном отделении, предназначенном для переноса свертков бумаги, он и хранил полотно картины, свернутое в рулон. Этот портфель ему подарил Лукас Корра – для удобства переноса картины. Он сказал, что это отделение – сделано из специального термо материала, в котором будет находиться картина, обладает свойством поддержания постоянной температуры. Эта предосторожность нужна была для сохранности художественного произведения ввиду того, что оно было сделано из необычного материала – кожи животного.
Руперт развернул полотно, оно было солидных размеров, внимательно разглядел его лицевую и обратную сторону, где красовались необычные письмена на латыни, и таинственная цифра или цифры – три, один, три.
«Чтобы все это могло значить? – думал Коу. – На картинах или иконах с обратных сторон ничего не пишут, тем более, таким красивым почерком. Латынь. Этот язык не используют в обиходе. Картина, по словам Корра, бала не старой».
Руперт повертел несколько минут полотно, которое удобно сворачивалось в рулон, затем, свернув его, сунул обратно в специальное отделение портфеля в форме цилиндра. «Портфель придется носить с собой, – подумал Коу, – в целях безопасности полотна, вверенного мне Лукасом Корра. Хотя он мне и сказал, что я могу им распоряжаться на свое усмотрение, но все же нужно сберечь его – на тот случай, если Корра вдруг передумает и решит вернуть его себе».
Руперт потушил свет и лег спать. Ночь была теплой, за окном было тихо и Руперт, уставший от перелета и размышлений над предстоящим делом, быстро уступил усиливающейся дреме.
Ему снился странный сон. Он открыл дверь, кругом было темно, лишь где-то вдали коридора неясно мерцал свет. Он тихо, словно крадучись, шел по темному коридору. Призрачные диковинные изделия разных размеров сопровождали его. Слева и справа по коридору, на полках и стенах находились картины, статуэтки, всевозможные вазы, какие-то мелкие предметы, которых он толком не различал. Множество предметов находилось в специальных застекленных коробочках, их он тоже не видел – лишь темные силуэты и призрачные формы. Одну старинную монету, сделанную из золота и хранящуюся в отдельной застекленной витрине, он приметил, так как она светилась фосфором. На монете виднелась лишь цифра «36». Руперт шел дальше, он уже почти дошел до света. Он остановился, его рука что-то вынула из кармана. В его руке было что-то тяжелое и удобное. Он осторожно заглянул в комнату, тускло освещенную настольной лампой. За столом, спиной к двери, сидел мужчина. Вдруг, что-то холодное пробежало по спине Руперта. Это был призрак внезапно появившегося страха. Что внушало этот страх? И тут Руперт почувствовал, что сейчас что-то должно произойти. И этот внезапно появившийся страх, наполняющий его сердце, был не случайным. Его собственная рука держала какой-то холодный предмет, она начала неумолимо подниматься в сторону невозмутимо сидящего мужчины – хозяина дома. Внезапно он увидел предмет в своей руке, он уже поравнялся с головой мужчины. Это был пистолет с глушителем. Нет! Нет! Я не могу причинять боль. Не хочу убивать. Не хочу забирать чью-то жизнь, даже если его смерть будет заслуженной. Пока сознание Руперта боролось, его указательный палец неумолимо сжимался. Неожиданно прозвучал приглушенный хлопок, из ствола замелькал дымок. Человек у стола накренился, и его тело рухнуло на стол, свесив руки. Из затылка струйкой текла кровь, окрашивая стол.
Руперт с ужасом, не чувствуя ног, подошел к трупу. Руперт сопротивлялся, но его руки совершали движения, не согласовывая действия с собственным трепещущим сознанием и переживанием чувств. Они проворно подняли тело, перевернули его, ловко обыскали карманы, и, ничего не найдя, остановились в нерешительности. Глаза уставились в экран ноутбука, лежащего открытым на столе, перед трупом. Компьютер был выключен. Но его темный экран что-то показывал. Какой-то силуэт был еле заметен в нем. Поначалу, встревоженное сознание Руперта посчитало, что это его собственное отражение. Но что-то в нем было не так. Лишь приблизившись к темному экрану, Руперт увидел неясные очертания детской головы. Это был мальчик. Он был похож… О боже, он схож с… Не может быть! Это детское лицо он уже видел в замке Корра. Это Ямес. Он что-то говорил. Но что? Этого Руперт не мог разобрать. Губы мальчика бесшумно шевелились. Он пытался прочесть по губам – догадаться, но тщетно. Тревога, словно кипяток, вновь облила его. Он резко обернулся и выстрелил наугад, в темноту коридора. Послышался треск, и вновь тишина, пуля во что-то врезалась. Он обернулся к ноутбуку, но отражения там уже не было, лишь темный монитор. Руперт был напуган, он слышал стук собственного сердца – его не обманешь, оно всегда знает, что на самом деле произошло, но сказать не может, лишь стучит в надежде достучаться до встревоженного и не ведающего сознания.