Икс
Шрифт:
— Что заставило вас передумать?
— Я устала от того, что Нед управляет моей жизнью. Вы хотели узнать о моих отношениях с ним, я рада помочь.
— Я готова, когда вы готовы.
— Хорошо. Давайте начнем с судебного дела, и почему я согласилась на сделку, вместо того, чтобы бороться. У меня был нервный срыв, когда мне было восемнадцать. Доктора поставили диагноз клинической истерии, полученный на основании проверочного списка Перли-Гуза: пятьдесят пять симптомов, двадцать пять из которых
У меня продолжались панические приступы, которые они представили как психопатические. Я пролежала в больнице две недели и должна была принимать коктейль из медикаментов. Если они составляли смесь правильно, со мной было все в порядке.
Разговорная терапия, конечно, но это больше для психиатров, которые состояли — угадайте? Из одних мужиков.
— И это раскопали у Берда-Шайна, когда вас проверяли?
— О, да. Они предоставили название больницы, даты приема и выписки, фамилии докторов и лекарства, которые я принимала.
— Как глубоко им нужно было копать? Наверняка, у вас нашлись друзья, готовые предоставить все подробности.
— Таким было мое предположение. Никто из моих друзей не клялся хранить секреты, но я думала, что могу доверять их благоразумию. Какое разочарование.
— Ну и что здесь такого? Вы провели две недели в больнице, а потом выздоровели. Что из этого мог извлечь адвокат Неда?
— Убийственную характеристику. Он изобразил меня как полную психопатку — нестабильную, мстительную и параноидальную. Я судила Неда за эмоциональный ущерб.
Все, что нужно было сделать Раффнеру — это показать, какой я была ненормальной, и что Нед стал жертвой моего состояния.
— Разве у вас не было доказательств, что он вас преследовал и угрожал?
— У меня были записи телефонных разговоров, но не было свидетелей. Я не понимала, как осторожно он меня подставил.
— В каком смысле?
— У меня были все записки, которые он оставлял на моей машине, или на крыльце, или в почтовом ящике, или в любом месте, которое он мог придумать, чтобы досадить мне.
Хотите знать, что там было написано? Такие вещи, как: “Я люблю тебя”, “Пожалуйста, прости”, “Ты для меня дороже всего на свете”, “Позволь мне быть ближе”.
Могу себе представить, как это выглядело бы для присяжных. Они сожгли бы меня на костре.
— Как вы вообще с ним связались?
— Мы работали в одной компании. Я занималась маркетингом. Он — продажами.
— Разве это не запрещено?
— И да, и нет. В целом, это не одобряется, но определенной политики не существует. Пока наши отношения не влияют на работу, все смотрят сквозь пальцы.
— Как долго вы встечались?
— Полтора года. Первые шесть месяцев все было прекрасно, потом
— О, пожалуйста, без деталей, — быстро попросила я. — Это должно было касаться контроля, так?
— Конечно. И это было только начало. Он стал одержимым насчет того, что я делала, и кого видела, и говорила ли о нем друзьям, чего я не делала. Я не смела. Он проверял телефонные счета и читал мои письма. Если я упоминала кого-нибудь еще с работы — мужчину или женщину — он не оставлял меня в покое. “О чем вы говорили?” “Сколько времени вы разговаривали?” “Если все так невинно, почему не позвали меня?” И так далее.
Он мастер по нагнетанию обстановки. Любой протест, который я заявляла, любой шаг, который я делала, чтобы защититься, он оборачивал против меня. Однажды я получила временное запретительное постановление, и знаете, что он сделал? Позвонил в полицию и заявил, что я бросила в него гаечный ключ, и он ударил его по голове. Он был весь в крови, и у него была шишка с кулак, но он сам себе это сделал.
— И полиция действительно приехала?
— Конечно. Меня арестовали и одели наручники. Я провела восемь часов в тюрьме, пока нашла кого-то, чтобы заплатил залог. После этого, при малейшей провокации, он угрожал мне копами.
— И вы до сих пор работали вместе?
— О, нет. Я пошла к боссу и рассказала, что происходило. Меня уволили. Неда повысили.
— Можем мы поговорить о соглашении? Я не хочу ставить вас в неудобное положение.
Она отмахнулась.
— Нет проблем. Я думала об этом и не нахожу, что мне грозят неприятности, даже если вы разгласите детали, хотя не думаю, что вы это сделаете. В то время я боялась его до смерти, но теперь вижу, что он больше боялся меня, чем я его. Соглашение было на семьдесят пять.
— Тысяч? — спросила я с недоверием.
Она кивнула.
— О, господи. Это нехорошо. Если бы вы сказали пять тысяч, я бы решила, что это символическая плата, Нед просто хотел от вас избавиться. Семьдесят пять тысяч — это признание вины. Он, наверное, думал, что полностью у вас в руках, иначе зачем платить такую сумму?
— Мой адвокат реагировал по-другому. Он сказал, что это хорошая сделка. Больше, чем я получила бы через суд, даже если бы он принял решение в мою пользу, чего он не думал.