Илимская Атлантида. Собрание сочинений
Шрифт:
Саша с удивлением смотрел на отца Федора, не понимая, о чем тот говорит.
– Моя помощь? В чем?
– Ты строитель.
– Моя специальность на стройке вспомогательная. В строительном деле она не главная.
– Было бы желание.
– А жить на что? Может, у меня семья появится, ее надо кормить.
– Когда я учился в семинарии, мне платили небольшую стипендию, давали одежду. А сейчас приходской совет мне начисляет жалование. Да и милосердные прихожане всегда помогают.
– Но это вам, а я кто такой?
– Не волнуйся, Александр, с голоду не помрешь.
– Главное, чтобы не пришлось попрошайничать.
– Не придется. Я знаю по своему опыту. В математике есть очень хороший термин – необходимые и достаточные условия. Господь посылает человеку не желаемое, а благопотребное – то, что потребно на благо, что его не искалечит, не убьет. Ровно столько, сколько нужно.
– Единственное, что мне сейчас нужно – это покой. Мне кажется, я его заслужил…
Глава седьмая
Анатолий Петрович и отец Никодим шли по древним плитам великого города. Вечер. Солнце уже не обжигало. Они обо всем поговорили. Однако уже перед гостиницей Анатолий Петрович не выдержал и вновь задал мучавший его вопрос:
– И все-таки я не понимаю, Саша, ой, извини – отец Никодим, как же ты так поступил со своей жизнью, отказался от радостей земных?
– Я понимаю, о чем вы хотите сказать, но для меня одна из радостей и, возможно, самая главная – радость духовная, благодать. Просто не все понимают, что это такое.
– Но что должно произойти такого чрезвычайного, чтобы человек ушел в монастырь. Что должно было случиться?
– Если говорить обо мне, то в моей жизни, прежде всего, случился Афганистан. Я увидел там столько смертей, столько крови, что другому хватило бы на десять жизней. Но уверовал в возможность Божественного спасения, в промысел Божий, в предначертание человеческого пути.
Отец Никодим в задумчивости замедлил шаг, казалось, вспоминал ту далекую и неоднозначную в своих целях и результатах войну.
– И как же Афганистан повлиял на ваше решение? – спросил Анатолий Петрович.
– Война снилась мне ночами, особенно в то время, которое я провел в госпиталях. Меня преследовали кошмары. Один сон был самым страшным и навязчивым: мой армейский товарищ Роман выстрелом в голову снес себе половину черепа, только чтобы не попасть в плен. И тогда я подумал, что хочу совсем другой жизни, тихой и наполненной не сиюминутным, не бытовым, а вечным смыслом. Но тогда я даже представить себе не мог, что это за жизнь и как ее можно достичь. А еще думал о людях, которых я положил в бою пулеметными очередями. Я был на войне, они были противниками, тогда почему я ощущал себя мерзко? Эти вопросы разъяснил отец Федор, он сказал: «Тебе нужно уединение и молитва, это то, что спасет твою душу. Ты не более грешен, чем другие, просто ты – другой. И подвиги тебе нужны другие. Один из них многотрудный, ежедневный подвиг покаяния».
– Но неужели в монастыре живут только праведники, очистившие свою душу от греха?
– Монастырь – не райский заповедник. Люди есть люди. Есть среди них разные, как и в миру. И в миру, если присмотреться, много праведников. А вам, Анатолий Петрович, я очень благодарен за то, что вы спасли меня когда-то. Я всегда это помнил. И как знать, не встреть я вас в мой роковой час, как бы повернулась жизнь?
– А чем же вы живете? Чем?
– Тем, чем живут монахи. Богообщением, – не задумываясь, ответил отец Никодим.
Уже вечером, придя в гостиницу, Анатолий Петрович открыл амбарную книгу, куда заносил свои мысли «по поводу и без повода», и записал:
«Сегодня случилась неожиданная встреча с удивительным человеком. Когда-то он был простым парнем, Сашей Петровым, теперь – отец Никодим. И он, и я прожили достаточно сложную и насыщенную событиями жизнь, каждый из нас приобрел жизненный опыт, только его опыт оказался таким далеким и трудным для моего понимания, что я даже немного робел, разговаривая с ним. Я получил ответы на вопросы, которые давно меня интересовали. Но я так и не понял, зачем Саша Петров ушел в монастырь. Непостижим для меня этот выбор, этот человеческий подвиг, как непостижима великая моя любимая Родина, вечная Россия».
Потоп
Повесть
Альфа и омега, начало и конец, исток и устье – категории одного ряда, символичные координаты любой жизни и судьбы. Это те две точки во всякой жизненной истории, через которые, в нарушение законов геометрии, нельзя в пространстве провести одну, прямую, идеально ровную линию. В жизни мы наблюдаем иное правило: от рождения до смерти, от возникновения до завершения почти всегда процесс имеет незакономерный характер, зависящий в природе от множества внешних условий, а в человеческом обществе – от свободы выбора, от наличия совести, от степени любви.
1
Петляет, извивается серебряной змейкой речка Тушама. Куда она спешит? Где ищет свою судьбу? Над ней, стремительной, плутающей в таежной глуши, всегда ощущается благоухание, букет которого складывается из запаха прогретых июльским солнцем трав, разомлевшей на жаре хвои, головокружительных ароматов таежных цветов, которые облюбовали эти края с доисторических времен. Кажется, что здесь, в глубине сибирской тайги, время останавливается на отдых, прячется от шумного бытия, чтобы потом с новыми силами обрушиться на всякое существование и обязательно привести его к концу, к завершению. Тушама тоже стремится к своему устью, к слиянию, к растворению в другом: исконная женская судьба.
Поплутав в тайге многие километры, кружась вблизи омутов, разливаясь по широким плесам, за «утиным» полем она, наконец, сливается с полноводным Илимом.
Сначала они идут рядом: хрустальная чистота вод Тушамы оттеняет тусклый поток Илима, но постепенно он поглощает тело Тушамы, они становятся едины, и у песчаного яра уже не видно сияющей красоты Тушамы. Каких только ни бывает историй любви…
На берегу реки занимались рыбацкими делами двое мальчишек. Один, что выглядел постарше, помужественней, забрасывал в речку закидушки [4] , второй, мечтательный, сосредоточенный, сидел у костра и чистил только что выловленных ельцов и ершей для ухи. Это были Сашка Бугров и Юрка Макаров, два дружка, как говорится, не разлей вода. Рыбацкое место на Тушаме они присмотрели давно. За многие походы сюда оборудовали кострище, добротный шалаш, заготовили дровишек и бересты для растопки. В их отсутствие на этом месте бывали и другие рыбаки, однако, уходя, всегда наводили порядок. Так что этот заветный уголок оставался естественной частичкой природы.
4
Закидушки или донка – рыболовная снасть, предназначенная для ужения придонной рыбы.