Илимская Атлантида. Собрание сочинений
Шрифт:
– Да, может быть, люди работу увидят и поймут тебя и начальников твоих, и заботу государства о них поймут. Ведь речь идет о лучшей жизни, к которой мы не привыкли. Все за коряги да развалины цепляемся, свою бедность бережем, а жизни людской и не видели.
– Ты бы помолчала, мать, ведь говоришь не своими словами, – сурово прервал диалог матери с сыном отец, отстаивая свою точку зрения. Это даже была не «точка», а вся его жизнь. Отец из прошлого, пусть даже героического, не мог рассмотреть новизну отношений будущего. Хотя его нравственная позиция была неоспорима.
– Люди, говоришь, поймут? Может быть, но в начале они нашу родову по косточкам разберут. Одно дело, когда чужаки такими делами занимаются, другое – когда друзья-старожилы. Каждое движение, каждое слово под лупой проверяется.
– Ну уж ты наговоришь страстей, прямо роман какой-то, – отмахнулась от этих доводов жена.
– Может быть, Ульяна, может быть. Но очень я не хотел, чтобы наш сын такую работу исполнил, – непререкаемым тоном постановил глава семейства.
– Отец, я что, все время землеустройством заниматься буду? Мне же производственный рост нужен, опыт нужен. А здесь получу и то, и другое.
– Эх, сынок, жаль, что понять не можешь одного… – не успел договорить отец, как его возмущенно перебил сын.
– Чего же я не могу понять? Что – я должен отказаться от своей профессии или спрашивать на все разрешения твоих старожилов?
– Чего тут спрашивать, если ты собрался людям вред делать.
– Ну ты и скажешь, отец, – обиделся Александр.
Павел на несколько секунд пресек поток своих бесспорных доводов, немного сбросил пар негодования и смягченным тоном продолжил:
– Не знаю, Саша, однако работа предстоит тебе сложная. Надо быть жестоким и податливым, порой стоять твердо, а порой идти на уступки. И все время искать компромиссы. Где та грань справедливости, как ее найти?
– Отец, сейчас же не крепостное право, почувствую, что не могу найти эту твою грань – откажусь от должности, уйду в лесничие. Но сейчас согласился, отступать не буду.
– Иди, попробуй. Знай только, что я против. Я считаю, что это предательство родины, – жестко заключил разговор фронтовик.
В старину сказали бы, что отец не дал благословение сыну, а сын пошел против воли отца. Страшный это был грех.
3
Работы с первых же дней навалилось не просто много, а неподъемно, на несколько жизней, как горько шутил Александр. Все, что касалось водохранилища и переселения, находилось в сфере его личной ответственности. Никто, даже непосредственное начальство, толком не знало, куда и как будут переведены предприятия района.
Да и с переселением людей оказалось не лучше. В каждой бумаге, приходящей в район свыше, содержались общие указания руководства, которого не интересовало, что многое из требуемого выполнить невозможно.
Кроме километров бумаг были километры дорог, почти ежедневные посещения обреченных деревень. Встречи с людьми – самая тяжелая процедура. Александр стал для них «вестником смерти».
В июне, после спада уровня воды в Илиме, Александр на катере смог добраться к истоку Илима. В деревне Зарубкина (так ее прозвали по фамилии председателя), узнав о его приезде, в местный клуб поспешило все население. Многие уже смирились с неизбежным, молодежь даже радовалась, волновал вопрос – куда перенесут деревню.
Выслушав объяснения Александра, председатель колхоза – умнейший человек, опытный руководитель, фронтовик, коренной местный житель – Иван Андреевич Зарубкин вступил в обстоятельный разговор.
– Вот послушай меня, Саша, никак не могу взять в толк, почему за нас все продумали, распределили, куда нам переселяться, при этом с нами даже словом не обмолвились. Не спросили – хотим мы или не хотим. У нас же власть народной называется, а про народ не думает. Ясно же, что как только мы уйдем на новое место, деревня перестанет существовать. Ни колхоза не будет, ни привычной жизни, ни прежнего деревенского уклада. Молодежь разбежится, а старики от тоски помрут. Этого, что ли, власть желает?
– Ну что вы, Иван Андреевич, – с особым почтением к собеседнику отвечал Александр, – власть, наоборот, делает, чтобы стало лучше людям.
– Оно и видно, – проворчал председатель колхоза.
– А что вы предлагаете, Иван Андреевич?
– Я не понимаю, зачем нам куда-то переезжать, за тридевять земель, если можно остаться поблизости, перебраться, например, на Николаеву заимку, там стоят девять домов, добротных и еще новых, можно занять, потом перевезем остальные, наши.
– Иван Андреевич, я знаю, где эта заимка. Если помните, когда я работал в районном земельном отделе, мы вместе с вами покосы на этой заимке выделяли.
– Да, верно, это та самая заимка.
– Тогда давайте взглянем на карту и посмотрим, где новые берега у водохранилища будут.
Александр раскрыл карту, где было размечено новое море. Даже с задних рядов люди привстали, чтобы лучше видеть и слышать. Кто-то подошел вплотную к столу, на котором была развернута карта.
– Вот она, Николаева заимка, – уверенно указал пальцем Александр.
– Ага, вот наша деревня, а вот заимка, – водя ладонью по карте, будто поглаживая живое существо, довольно проговорил председатель.
– А вот берег будущего водохранилища, – показал Александр, медленно проводя по отмеченной линии четырьмя сомкнутыми пальцами.
– Где, где, покажи?
– Вот эта синяя линия – это берег, – как трудную задачку ученикам, Александр разъяснял сельчанам сложившуюся ситуацию.
– Так она же посередине заимки проходит, почти пополам ее режет, – удивился председатель. – Послушай, Александр, а вы правильно берега нанесли, их еще нет, а вы уже все тут режете пополам. Может, еще не поздно отступить, скорректировать?