Иллирия
Шрифт:
– Я не верю, что вы меня отпустите, - прохрипела я.
Ремо ласково улыбнулся мне.
– Почему бы и нет, дорогая? Мне кажется, что памяти о двух предательствах тебе хватит в качестве наказания.
С этими словами он освободил мою шею. Я принялась жадно хватать воздух, схватившись руками за саднящее горло.
– Я жду ответа, - услышала я сквозь звон в ушах.
Перед глазами у меня мелькали разноцветные сполохи, но я видела мир вокруг себя в мельчайших подробностях: прозрачные волны лишь у самого берега слегка мутнели, поднимая тучу песчинок перед тем, как обрушиться на берег белой пеной; в дымчатой хвое сосен стрекотали невидимые птицы, солнце золотило древесную кору... Мои босые
Мне очень хотелось жить и видеть это небо, море и деревья. Поэтому, зажмурившись и превозмогая отвращение к себе, я кивнула в ответ на слова господина Альмасио.
– Ах да, - сказал он, ничуть не удивившись.
– На всякий случай объясню тебе на наглядном примере, как следует себя вести, чтобы между нами далее не случалось разногласий.
Тут он вручил мне небольшой, но острый кинжал. Я растерянно сжала его в руках, не понимая, что за этим должно последовать.
– Видишь ли, Годэ, - Ремо задумчиво смотрел куда-то вдаль, словно утомившись сверлить меня взглядом, - я почти уверен, что склад характера не позволит тебе смирно выполнять мои указания и ты постоянно будешь донимать меня попытками глупого бунта, на усмирение которого у меня не будет времени. Поэтому считай, что я только что передумал и решил отдать тебя на потеху кучеру, да тем двум парням. Я не шучу. Сейчас я их окликну, и отдам распоряжение, которое их немало порадует. Все же, я порядочно зол на тебя, хоть и пытаюсь изо всех сил убедить себя, что это не так. Тебя ждет бесчестье худшего рода, не так ли?.. И единственное, что может спасти - самоубийство. Полосни себя по руке этим кинжалом, да как следует - и я поверю в твою решимость. Иначе, я подумаю, что до свадьбы с тобой и впрямь можно творить все, что заблагорассудится, и ты все равно подчинишься, хоть только что и утверждала, что лучше умрешь сейчас. Давай же, покажи мне, что ты и впрямь готова умереть.
Я смотрела в его безумные, почти веселые глаза и понимала, что имел в виду Вико, когда говорил, что господину Альмасио более всего доставляет удовольствие низводить человека до состояния загнанного зверя. Должно быть, именно так он измывался над своими женами, проверяя, на что они готовы пойти ради иллюзорного спасения от мук, а потом снова и снова они оказывались в западне. И сама я уже давно потеряла человеческое подобие - руки тряслись, лицо кривилось в гримасе, которую можно было принять за рыдание, но ни одного звука издать не получалось, как я ни старалась. Не приходилось сомневаться, что у Ремо хватит жестокости, для того, чтобы поступить так, как он сказал, и то, что произносил он свою речь легкомысленным тоном, сделало ее еще страшнее.
– Ну же, Годэ!
– Ремо почти смеялся, глядя на то, как я бессильно сжимаю рукоять.
Я понимала, что вряд ли он даст мне себя серьезно ранить, понимала, что необходимо доказать ему силу своего духа, но руки меня не слушались и я беспомощно переводила взгляд со сверкающего лезвия на свое запястье. Всего одно движение, всего одно усилие над собой - иначе участь, гораздо худшая, чем смерть... И все равно я не могла заставить себя.
Ремо Альмасио хмыкнул и вырвал из моих оцепеневших рук кинжал и почти с отеческой интонацией произнес:
– Вот видишь, Годэ, - ты слишком любишь жизнь и слишком малодушна при этом, как бы себе не льстила. Поэтому запомни: если тебе в голову придет дерзить мне в будущем, или гордо отказываться от еды, не говоря уж о других видах ослушания, я сделаю так, что ты будешь умолять меня дать тебе этот кинжал снова. Ты еще не знаешь, что такое настоящий страх, и тебе следует постараться, чтобы никогда его не узнать. А пока - остуди-ка голову, чтоб не пришлось тратить время еще и на глупую женскую истерику...
И он толкнул меня в воду. Потеряв равновесие, я упала почти что навзничь и набежавшая волна окатила меня с ног до головы. Вода была ледяной, дыхание мое перехватило, и когда я смогла подняться, путаясь в складках мокрого платья, то увидела, что господин Альмасио успел отойти довольно далеко, направившись к экипажу. Покорно я последовала за ним, ненавидя себя даже больше, чем его.
Глава 18
– Иди за мной, - приказал господин Альмасио, когда экипаж остановился у парадного входа в его великолепный дом, миновав ворота и аллею, ведущую через сад. Я едва слышала его голос - из-за промокшего до нитки платья я очень замерзла, и у меня зуб на зуб не попадал, все происходящее казалось дурным сном. Под ноги мне натекла целая лужа воды, и внутреннее убранство экипажа серьезно пострадало из-за моего в нем присутствия, но Ремо словно не замечал этого. После нашего разговора у моря он потерял ко мне всякий интерес и не удостаивал даже косого взгляда до самого окончания поездки.
Пошатываясь и сбиваясь с шага, я ковыляла за ним - сначала мы поднялись по ступеням к главному входу, затем Ремо направился в огромную гостиную. На ходу он отдавал распоряжения слугам, поспешно появляющимся и исчезающим на нашем пути, подобно бесплотным духам. Обо мне он вновь позабыл. Я чувствовала себя бродячей собачонкой, увязавшейся за человеком и ожидающей каждую секунду, что тот, заметив ее, разгневается и пнёт. Нелепой, должно быть, я выглядела гостьей в этом роскошном доме: насквозь промокшая, сгорбившаяся, со спутавшимися волосами и посиневшими от холода губами, которые еще не успели зажить после побоев.
В гостиной у стола сидел молодой мужчина с книгой, поприветствовавший Ремо с почтительностью того рода, что не оставляла места сомнениям - то была встреча отца и сына. Так я впервые увидела Орсо Альмасио, которому предстояло отнять тиару у Викензо Брана согласно замыслу Ремо. Как я потом узнала, он недавно вернулся из путешествия, рассчитывая, что первоначальный план Ремо Альмасио убить Вико в храме увенчается успехом.
Орсо был ненамного старше Вико, и, конечно же, столь юный возраст делал его не самой удачной кандидатурой на пост понтифика. Но, насколько я могла понять характер господина Альмасио, подобный выбор обуславливался желанием целиком и полностью занять место Рагирро Брана, получив право на применение тех же методов, что были свойственны его врагу. Если Рагирро посмел сделать своего юного сына понтификом, невзирая на все пересуды, то и Ремо желал поступить подобным образом, чтоб доказать: он столь же всесилен. Разумеется, не самая разумная манера властвования, но и господин Альмасио оказался не столь уж рассудочным человеком, как я решила вначале. Мстительность и собственничество делали Ремо чрезвычайно опасным врагом, но они же заставляли его порой совершать необдуманные поступки.
Что до внешности Орсо, то я, будучи измученной и испуганной, заметила только то, что сходства с Ремо в нем намного меньше, чем в Тео. Общей для всех Альмасио чертой оказался цвет глаз - у Орсо они были почти серебряными, отчего могло даже показаться, что он слеп. Это производило пугающее впечатление. Длинные прямые волосы, еще светлее, чем мои, обрамляли узкое, довольно привлекательное лицо. Звериное чутье человека, очутившегося в опасной ловушке, подсказало мне - этот сын унаследовал пороки отца, но придал им другую, еще более опасную форму; что-то неуловимо неприятное чувствовалось в его повадках, манере кривить тонкие бледные губы.