Иллирия
Шрифт:
– Тщеславие всегда присутствует в натуре женщины, - продолжил он, указывая на портреты.
– Каждая из них первым делом желала, чтобы художник немедленно принялся за работу и запечатлел ее черты. Второй казалось, что она ничуть не хуже моей покойной матушки, а третьей - что она ничем не хуже второй. Как видите, на портрете у матушки - жемчужный убор, у Эстер - второй госпожи Альмасио - ожерелье из изумрудов, а Делия, третья жена отца, увидев эти картины, потребовала алмазы. О чем мечтаете вы, госпожа Гоэдиль? Какие драгоценности должны быть у четвертой жены Ремо Альмасио?
– Я не думаю, что господин Ремо закажет кому-то мой портрет, - честно ответила я, все еще надеясь улизнуть
– Почему же?
– спросил он, деланно удивившись.
– Я вначале тоже подумал было, что отец не слишком расположен к вам. Однако, не прошло и нескольких дней, как вы заняли его покои, препоручены заботам служанок, и даже лучший лекарь Иллирии к вашим услугам. Да что там говорить - он знает, что вы хотели его смерти, и при этом оставил вас в живых! Ни к одной из своих жен он не был так добр, хотя провинились они гораздо меньше, всего-то будучи жадными расчетливыми шлюхами.
Последние слова он произнес с такой страстной ненавистью, что я окончательно уверилась - совершенно зря я покинула комнату Ремо.
– Как вы околдовали его?
– Орсо еще немного приблизился, мне же отступать было некуда.
– Вне всякого сомнения, это гнусное ведьмовство! Вы одурманили его, человека столь холодного трезвого ума, никогда ранее не поддававшегося на женские уловки! Почему вы до сих пор живы? Вы не столь хороши собой, - тут он бросил косой взгляд на портреты.
– Даже Делия, всегда казавшаяся мне вульгарной особой, красивее вас! Вряд ли вы способны вызвать вожделение столь сильное, что память о вашем предательстве и измене стерлась из памяти отца...
– Орсо, вы заблуждаетесь, - торопливо пробормотала я.
– Ваш отец ненавидит меня и вряд ли изменит свое отношение когда-либо...
– О, нет, я слишком хорошо его знаю!
– воскликнул Орсо, и на его бледном матовом лице проступил лихорадочный румянец.
– Я наблюдаю за ним уже третий день, и знаю, о чем он думает и почему так рассеянно отвечает. Колдовство, дурная порча! Я лишь недавно вернулся в Иллирию, но уже слышал, что вы заявили, будто слышите глас божий. Одного взгляда на ваше порочное хитрое лицо достаточно, чтобы понять - это святотатственная ложь. Как смели вы ввести в заблуждение город? В вас нет веры, ваша душа черна, и вряд ли вы когда-либо раскаетесь. Я безошибочно чую, что вы относитесь к самой опасной породе женщин. Такие низкие распущенные твари, как вы, в Западных землях становятся чародейками, используя дьявольскую силу для своей магии. Какое заклятье вы употребили, чтобы затуманить разум отца?!
– Да нет же!
– беспомощно вскрикнула я.
– Я никогда не использовала колдовство, клянусь!
– Поклянитесь лучше, что господь разговаривал с вами в храме!
– его голос срывался от ярости.
– Клянусь, - быстро солгала я, решив, что терять мне нечего, ведь Орсо все больше походил на безумца, способного даже на убийство под влиянием шальной мысли.
– Что стоит для той, что лжепророчествовала, еще и совершить клятвопреступление?
– усмехнулся он.
– Вам не обмануть меня, вера дает мне силы противостоять самым ядовитым вашим ухищрениям. Но даже мне будет сложно спасти от вашего тлетворного влияния отца. Никогда не думал, что увижу, как этот достойнейший из мужчин будет погублен распутной ведьмой...
– Ремо никогда не простит меня, с чего вы взяли...
– Замолчите!
– от этого крика я дернулась, точно от удара. Орсо окончательно вышел из себя, и теперь его зубы оскалились, точно у бешеного пса.
– Даже не пытайтесь меня обмануть! Я видел, как в этот дом приходили женщины, которых отец брал в жены. Даже мальчиком я всегда отличался наблюдательностью и подмечал все изменения в их отношениях. Я помню каждую мелочь! Вначале эти женщины были робки и ласковы, точно проверяя, что им позволено... Затем в их манерах начинала проявляться склонность распоряжаться... Они чувствовали себя хозяйками дома, теряли голову от тех богатств и почета, что их окружали!.. Ах, как они любили устраивать приемы, чтобы вся Иллирия видела, что отец осыпает их драгоценностями и золотом!..
Теперь его речь стала почти бессвязной. Взгляд Орсо метался из стороны в сторону, точно не в состоянии сосредоточиться на одном предмете, руки во время бурной жестикуляции тряслись. Он неумолимо приближался ко мне, но при этом точно забыл о моем присутствии, полностью погрузившись в тревожащие его душу воспоминания. Не успела я подумать, что экзальтированность эту можно использовать себе на пользу и сбежать, как вдруг он схватил меня за руку так, что я вскрикнула от боли.
– ...А потом отцу надоедало, - прошептал он, - и ночью я начинал слышать крики и плач. О, как они кричали! Сначала он просил прощения и за каждый удар платил рубином или алмазом, кольцом или серьгами, и женские слезы быстро высыхали, потому что почти каждая из вас готова обменять свое достоинство на побрякушку, особенно если сопроводить ее парой ласковых слов, чтоб можно было изобразить, будто дело не в деньгах. Отец видел это, но словно проверял, как далеко может зайти женщина, разрывающаяся между страхом и жадностью. А затем и эта игра ему приедалась, и он начинал следующую, куда более захватывающую, где кровь и слезы уже не оплачивались золотом...
– Орсо, отпустите меня, - я безуспешно пыталась освободиться.
– Ваш отец не собирается обходиться со мной по-доброму, он относится ко мне точно так же, как и к прочим своим женщинам...
– Нет, разница есть, - он вновь оскалился, точно дикий зверь.
– И знаете, в чем она заключается, госпожа Годэ? Когда он забавлялся с ними, то звал и меня... иногда. А к вам мне строго-настрого запрещено даже приближаться. Я пообещал отцу не подходить к вам, но вы сами пришли ко мне. Теперь я узнаю, что же в вас особого...
Если от слов Ремо я испытывала ужас, сковывающий меня по рукам и ногам, то слушая Орсо, я испугалась по-иному. Стоило ему только попытаться толкнуть меня к столу, как я, отчаянно извернувшись, укусила его за руку и высвободилась. От боли Орсо вскрикнул, взмахнул прокушенной рукой, и несколько капель горячей крови полетело мне в лицо. Он попытался схватить меня снова, но я запустила в него тяжелой статуэткой, подвернувшейся мне под руку. Она рассекла ему бровь, и, разумеется, еще больше разозлила. В ответ я получила удар в лицо, который непременно сломал бы мне нос, если бы я вовремя не отпрянула в сторону. Силы удара, пришедшегося вскользь, впрочем, хватило, чтобы я упала, после чего Орсо вцепился мне в волосы и ткнул еще раз лицом в пол. От резкой боли я взвизгнула, перед глазами заплясали яркие вспышки. Раздался треск рвущейся ткани - Орсо принялся срывать с меня платье.
– Вот дьявол!
– вдруг услышала я громкий недовольный окрик.
– Орсо!
Хватка Орсо ослабела, и я смогла приподняться. Ремо Альмасио стоял посреди гостиной, скрестив руки на груди. Лицо его было подчеркнуто бесстрастно, и я, столько раз наблюдавшая перемены в его настроении, уже успела понять, что это свидетельствует о крайней степени раздражения.
– Я хотел бы знать, - медленно и тихо произнес господин Альмасио, - что здесь происходит. Кажется, я выразился предельно ясно, Орсо. Я приказал тебе не приближаться к этой женщине.