Иллюзии свободы. Российские СМИ в эпоху перемен (1985-2009)
Шрифт:
Это был тот самый, к сожалению, нечастый случай разумного кадрового решения, которое учитывало жизненную школу интернационализма, которую прошел Виктор Петрович в детстве, юношестве на юге России, в зрелом возрасте – на Урале. Тот, кто жил и работал в Челябинске и Магнитке, Оренбурге и Орске; кто познал и понял, кем и как создавался промышленный потенциал страны; кто строил Челябинский тракторный, Магнитогорский металлургический, Гайский рудообогатительный комбинаты, тот не мог не стать интернационалистом. Для Поляничко и большинства из нас, выросших или долго живущих на Урале, страна разделялась не на русских и украинцев, татар, башкир и евреев, армян и азербайджанцев, грузин и абхазов, а на людей умных и дураков, добрых и злых, порядочных и мерзавцев.
Еще тогда он придерживался той позиции, что в этом естественном движении наций приоритет должен принадлежать суверенитету личности независимо от национальной принадлежности. Тогда, в самом начале националистического безумия, когда, как грибы после дождя, появлялись многочисленные республиканские региональные политики, лидеры, вожди, одержимые жаждой власти, а одураченная ими многотысячная толпа на площадях требовала лишь одного – отделения, он в своих выступлениях, беседах, встречах утверждал, что простому человеку это отделение принесет лишь обездоленность, нищету и трагедии.
В.П. Поляничко принадлежал к тем немногим политикам, кто понимал, что многонациональность нашего Отечества может быть величайшим богатством, а может стать и величайшей трагедией, если возобладают деформированные ошибочные представления о суверенитете, о федерализме. В своем последнем интервью 25 июня во Владикавказе, опубликованном во многих газетах уже после его смерти, он с горечью говорил о том, что мы, считая себя диалектиками, оказались не готовыми, чтобы вовремя оценить те глубокие противоречия и конфликты, которые вызвала официально провозглашенная суверенизация страны. Произошло, отмечал он, самое наихудшее, когда многочисленные нации оказались заложниками честолюбивых политиков, властолюбивых лидеров и вождей.
Постоянно подчеркивая приоритет интересов личности любой нации, В.П. Поляничко последовательно отстаивал позицию, что в тех противоречиях и конфликтах, которые стали очевидными и затяжными, мудрость здравой политики должна сводиться к тому, что нации сами должны решать свою судьбу, руководствуясь интересами простого человек, без всякого вмешательства со стороны. «Я верю, – утверждал он, – в народную дипломатию, я верю в народную мудрость».
Прошлое не может давать советы настоящему, оно способно только предостерегать. Мои заметки о Викторе Поляничко, человеке и гражданине России, – это попытка нарисовать образ одного лишь представителя того поколения, которое составило целую эпоху в истории нашего Отечества. Эту историю нельзя замалчивать, нельзя отвергать, ибо она является нашим бесценным достоянием, главным связующим звеном времен и поколений. Без этой органической связи настоящего и прошлого не может быть ни мира, ни согласия в нашей многострадальной стране.
Книга «Виктор Поляничко: жизнь и судьба».
Оренбургское книжное издательство, декабрь 2006 г.
Лев Толкунов – это личность
Масштаб личности человека измеряется размерами его дел, тех, что ему удалось свершить, и памятью, которую он оставляет после себя. Не приемлю весьма распространенное сегодня мнение, что многие наши беды от того, что нет у нас личностей, способных вершить большие дела, вести за собой людей. Не приемлю, ибо убежден: личностями не рождаются, личностями становятся в деяниях больших, значимых для народа, страны. Лев Николаевич Толкунов был личностью, ибо способен был взять на свои плечи дела и заботы государственной значительности, даже ценой собственных жертв, утрат.
Мое личное знакомство и последующее общение с Львом Николаевичем относится к трудному периоду начала его деятельности в агентстве печати «Новости» (АПН). Волею судьбы осенью 1975 г. оказался я в Москве в аппарате ЦК КПСС в роли заместителя заведующего отделом пропаганды. Будучи человеком из дальней уральской провинции (из Челябинска), чувствовал я себя поначалу в столице весьма и весьма неуютно, просто прескверно. Быть чиновником в высшем партийном аппарате без опыта и навыков, без связей тяжко.
Случилось так, что сферой моих забот на Старой площади, определенных сверху, стала международная информация, к которой я меньше всего был тогда расположен и подготовлен своей предшествующей вузовской и партийной деятельностью в Магнитогорске и Челябинске. Главным механизмом агитпропа ЦК КПСС в его международных делах было АПН, громоздкая и малоэффективная информационная структура, призванная заниматься контрпропагандой и пропагандой советского образа жизни за рубежом. В журналистских кругах злые языки утверждали, что пропагандистский КПД АПН был на уровне паровоза, как бы теперь сказали, ниже плинтуса.
На перепутьях АПН мы и встретились. Помню, как в один из дней начала 1976 г. ко мне в кабинет на третьем этаже известного всем десятого подъезда ЦК КПСС зашел человек с доброжелательной улыбкой и умными, с хитринкой глазами и сказал: «Я Толкунов, а вы, как мне сказали, – мой партийный куратор, будем знакомиться и вместе работать». Так началось наше знакомство, превратившееся затем в доброе товарищество и дружбу на все годы, которые были ему отпущены.
Распространено было несколько версий по поводу перехода Л.Н. Толкунова в АПН. Одна из них сводилась к тому, что нужно было попридержать не в меру возросшее в то время общественное влияние газеты «Известия». Она не лишена была оснований, ибо все понимали, что в табели о рангах и званиях АПН, конечно, стояло ниже «Известий», и переход этот не был ни поощрением, ни повышением по должности. Говорили тогда и о том, что перемены в АПН – результат интриг в верхнем партийном эшелоне. Назначение Л.Н. Толкунова сопровождалось решением ЦК КПСС, где говорилось о неудовлетворительной деятельности АПН и необходимости его реорганизации. Причем принято оно было в большой тайне без участия Агитпропа и в отсутствие главного идеолога партии – М.А. Суслова (он был в отпуске) и подписано А.П. Кириленко.
Думаю, что Лев Николаевич был больше меня осведомлен о причинах своего нового назначения. Однако надо было совсем не знать Льва Николаевича, чтобы ожидать, что он будет сетовать по поводу своей судьбы и рассказывать на всех этажах Старой площади о происках – то ли Лубянки, то ли ближайшего окружения Л.И. Брежнева. Он был из той категории людей, которые никогда не жалуются и никогда ничего для себя не просят.
Миссия Л.Н. Толкунова была малоприятной еще оттого, что с новым назначением ему одновременно был высочайше вручен список с фамилиями работников главного эшелона АПН из числа заместителей председателя, обозревателей и заведующих корпунктами в некоторых странах, подлежащих обязательному увольнению. Говорю об этом, ибо я тоже имел копию этого списка – на случай обращения в ЦК КПСС с апелляцией. Мне вручил этот список, как я уже упоминал, тогда секретарь ЦК КПСС по пропаганде М.В. Зимянин, заметив при этом, что он обязателен к исполнению, но он не может объяснить его происхождение. Не знаю, получил ли Л.Н. Толкунов это объяснение, но точно знаю, каких моральных и физических затрат это ему стоило.
Одна из особенностей этого списка (во многом объясняющая его адрес) состояла в том, что в перечне фамилий (их было несколько десятков) в своем большинстве были наиболее способные и известные работники АПН.
Я намеренно уделил истории с назначением Льва Николаевича в АПН столь много внимания, чтобы сказать, каким горьким был его «апеэновский» хлеб и какой трудной была судьба этого человека. Для меня же это было время становления в Москве, и я благодарен судьбе, что оно было связано с Л.Н. Толкуновым. В наших взаимоотношениях того времени я, конечно, больше получал от него, чем отдавал. Исполнение же своих кураторских функций, учитывая место своего пребывания на Старой площади, сводил лишь к принципу «не навреди, а если можешь – помоги».