Иллюзия
Шрифт:
– Кто здесь?! – Наместник апостола Петра на Земле вскочил .
Ответом стали убегающие шаги, растворившиеся в молчании храма.
– Он узнал о своем предназначении. – Монтейский улыбнулся.
– Кто? Раньеро?! Да я его в порошок сотру! Не быть ему папой! – бушевал понтифик, сотрясая воздух старческими кулаками.
– Увы, отец! Это он растопчет все наши великие начинания, как слон муравья.
Часть I
Глава I
Ленин
1994 год, май. Россия, Брянск.
Наперегонки со звонком, с гиканьем, по школьному коридору понеслись младшеклассники, высыпала унылая толпа среднеклассников, степенно показались старшеклассники.
Одиннадцатый «А» покидал алгебру. На выходе задержался парень среднего роста с треугольным лицом, широкой лепешкой лба, жестким бобриком черных волос. Брови кудрявились у переносицы, глазки прижимались к точеному носу. Перьеобразные губы разошлись в скептической усмешке, уши оттопырились, как у мамонтенка, на подбородке зияла ямочка. Руслан Забаровский закатал рукава темно-синей рубашки, ладонью провел по мятым джинсам, смахнул пыль с коричневых туфель в мелкую дырочку.
– Глеб, не делай из мухи слона. – Он выдернул пакет из рук одноклассника, следовавшего по пятам.
В темно-карих глазах Малышева отражалась всегдашняя слезливость и покорность авторитету товарища. Ростом он на пару сантиметров превосходил Забаровского, но сутулился и со стороны казался ниже. Русые кудри зачесывались направо, скрывая сморщенный лоб. Кончик носа загибался вверх. Пухлые губы всегда поджаты, как и кругляши ушей. Мясистое тело прикрыла желтая рубашка с коротким рукавом и серые брюки, залезшие под пятки осенних туфель. Руки занимал ученический портфель.
Руслан уверенно шагал вдоль ядовито-зеленых стен высокого коридора на литературу.
– Тебе хорошо говорить, ты – отличник, особенно по математике, физике, а я только в истории соображаю. – Словно собачка за хозяином, семенил Глеб.
– Не дрейфь, дружище! – Забаровский бросил пакет на подоконник широкого окна, подпер спиной. Из комнаты медленно выползали коллеги параллельного класса. – Сдашь. Подскажем. Валить никто не будет – все свои, тем более выпуск. Учителя – не дураки, им нужны хорошие показатели. Не с двойками же отправлять в жизнь?
– Ты, конечно, прав. – Как всегда быстро сдался Малышев, уставившись в окно, изредка косясь на приятеля. – Меня больше волнует, как на вступительных экзаменах?
– И там все пройдет нормально. Только представь – едем на Урал! Поступаем на лучшую в мире кафедру «Авиадвигателей»! И лет через …дцать, ты – новый Туполев!
– А почему Туполев?
– Тупишь потому что. А мог бы стать Яковлевым, но точно не Сухим. Спроси меня почему?
– Да ладно. – Глеб давно привык к издевкам друга, предпочитая помалкивать, а не искать остроумных возражений.
– Так я тебе все равно отвечу: потому что на Сухого не потянешь с мокрыми глазами.
Безотчетной любовью к небу Руслан заразил одноклассника. Они часами перелистывали энциклопедию авиации, заучивали тактико-технические характеристики самолетов, рисовали эскизы новых моделей. В начале года разослали письма в ведущие вузы страны с просьбой об информации для абитуриентов. Ответил только Пермский технический университет: красочным буклетом с именными приглашениями. Вопрос «куда поступать» отпал. Пермь – хороший вариант, у Забаровского в области жила мать.
Отец Руслана – металлург по призванию, в Брянске довольствовался работой на крохотном заводе, чудом сохранившим литейку. Три года назад он сорвался с матерью на Нытвенский металлургический комбинат, оставив ребенка на попечении бабушки. Через год родители разошлись, отец мигрировал на Чусовской меткомбинат. Мать сошлась с нытвенским вдовцом, сослуживцем мужа. Раз в год она навещала сына, звала поступать в пермские институты, ежемесячно писала плаксивые письма. Она честно исполняла родительский долг на расстоянии – переводила деньги, ежеквартально отправляла посылки. За нового мужа держалась крепко, принадлежа к породе женщин, непредставляющих жизни без мужчин. Болезная сердечница покорно сносила тяготы и лишения. Даже в совместные годы Забаровский видел родного отца мельком – тот вечно пропадал на производстве. С отчимом приемный сын не встречался, но относился спокойно, как к кухонному гарнитуру. Банальная история банальной жизни.
У Глеба подрастал брат-дошкольник. С рождением Антошеньки внимание взрослых сосредоточилось на позднем ребенке. Старший предоставлялся самому себе. Родители поддержали отъезд сына в дальние края, полагаясь на авторитет школьного товарища.
С раннего детства Малышев прикипел к Руслану и увлекался хоббями друга. Крайним явилась авиация. После уральского приглашения они часами грезили о проекте лучшего в мире авиадвигателя – самого сложного и совершенного творения человеческой мысли. Как получат кучу премий, правительственных наград, войдут в историю…
– О, кстати! – Забаровский увидел учителя истории. – Илья идет. Опять будет тебя наставлять на путь истинный. Уже и местечко присмотрел в педагогическом. А что? Давай, дуй на истфак! Придешь работать в школу, нянчиться с детишками. Скучная жизнь от зарплаты до зарплаты, от звонка до звонка.
К юношам подошел мужчина пятидесяти пяти лет, расплывчатого телосложения, на голову ниже приятелей. Полуседая челка подметала брови. Под карими глазами – мешки хронического недосыпа, примкнувшие к дутому носу. Как у человека привыкшего постоянно болтать, рот с толстыми губами и в молчании оставался открытым. Бриться историк забывал – жесткая щетина покрывала шею и щеки. Серенький костюм в полоску трещал по швам, синий галстук тугим узлом подпирал тройной подбородок, голубая рубашка пучилась на животе.
– Здравствуйте, парни! – Приветствие адресовалось преимущественно Глебу. Руслана историк недолюбливал, считая Малышева будущим Ключевским, но губившим талант под влиянием друга.
– Здравствуйте, Илья Иваныч! – хором ответили ребята.
– Ну что, Глеб, не передумал ехать к черту на кулички и становиться технарем? А ведь у тебя огромный потенциал, мог бы стать большим ученым.
Единственная страсть Малышева, выбивавшаяся из списка увлечений Забаровского – история. В последнее время интересовали крестовые походы. Хотя урожденный атеист сомневался в существовании Бога, храмы избегал, к религии относился как к части культурного наследия.