Илья Муромец.
Шрифт:
— За что? — полезли на лоб глаза князя.
— За Русскую землю, — еще тише ответил Самсон.
— Забирайте его и катитесь обратно, — махнул рукой князь.
— А недостачу нам когда покроют? — уже требовательно спросил иудей.
— Сегодня! Уйдете вы или нет?!!
Братья подхватили Самсона под руки и бегом вытащили из светлицы. Уже в поле, возвращаясь на Заставу, Илья спросил:
— А насчет пол-Киева в долгу — это ты врал или как?
— Не врал, — помотал головой Самсон. — Одно дело ведешь, на другое деньгу копишь, третье высматриваешь, про четвертое вынюхиваешь. Вот я и ушел. Не хочу всю жизнь в лавке стоять. Совсем ушел.
— Поди ж ты, — подивился Дюк. — А я уж думал тебя было в долю взять.
— Нельзя мне, Дюк Степанович, — повторил Самсон.
— Ну, нельзя так нельзя...
Сейчас Самсон, уже давно не отрок, стоял перед Муромцем руки в бока и, похоже, не знал, с чего начать.
— Ну... — сказал было иудей и вдруг шмыгнул длинным носом и, махнув рукой, вышел из шатра.
— Переживает, — прислушался Алеша к громкому то ли ржанию, то ли карканью. — Чувствительный. Ничего, сейчас вернется.
— Ишь ты, — покачал головой Добрыня, — вот уж не думал, что он так к тебе привязался.
— Что он, собака, что ли, привязываться, — обиделся Илья. — Просто человек так радуется.
— Ну, пусть радуется. Так зачем приехал, Илья Иванович? — И холодом вдруг повеяло в шатре от этих слов.
— Ты чего, Никитич, — ошарашенно повернулся к брату Алеша. — Он же к нам из поруба прямо... Чего ты?
— Из поруба? — криво усмехнулся Никитич. — Да от него гарью несет за версту. Нет, не прямо к нам Илья Иванович прискакал. Ездил он силу Калина поразведать, так?
— Так, — недоумевающе кивнул Илья. — А что такого-то? Силы у него — степи не видно...
— Вот то-то и оно, Алешка, — покачал головой Добрыня. — Зачем бы ему Калина сведывать? Воевать хочет Илья Иванович. И к нам приехал — на помощь Владимиру звать!
— Не Владимиру, а Киеву! — возмутился Илья.
— А что мне за дело до Киева? — зло вскинул голову Змееборец.
— Да ты что, Добрынюшка? — опешил Илья.
— Да понимаешь, Илья Иванович, — Алеша не смотрел в глаза брату. — Неохота нам головы за Владимира класть. Надоело. Сам говоришь, у Калина силы видимо-невидимо.
— Да вы что, братцы? — Илья не верил своим ушам.
Полог откинулся, в шатер шагнули Самсон и Казарин.
— Чего с дороги про дела говорить-то? — Степняк раскинул на коврах полотенце. — Поснедаем, меду попьем, а уж на сытое пузо и речи другие.
— Тут у нас всего вдоволь — шербет хорасанский, инжир мингрельский, изюм — ах какой! Вино хиосское, мед русский, а вот это с Колхиды — быка валит! — Самсон хозяйственно раскладывал снедь. — Садитесь, богатыри, таки в ногах правды нет, а с дороги гостя не накормить — за это Бог обидится, и шобы с нами такого никогда не было.
— Хорошо живете, богатыри. — Илья сел к столу, но к кушаньям не притронулся. — Откуда яства такие? Али Владимир вместо пшеницы со своего стола отправляет?
— Своим умом добываем, — спокойно ответил Добрыня, отправляя в рот горсть изюма.
— Да уж, ума вам не занимать, где уж мне. Не расскажете, что же вы такого изобрели, чтобы шербет да изюм к столу иметь?
— Ну, это просто, — оживился Алеша. — Как тебя, Илья Иванович, в поруб посадили, то мы в Дикое поле отъехали. Затем половина мужей с Рубежа на север по домам пошла. Людей у Владимира едва на порубежье хватает, а Днепр стеречь некому. Через то купцы от печенегов воем взвыли. А тут мы на порогах встали. Ну, и предложили купцам — за десятину До Киева доводим. Тем деваться некуда. Да, десятину берем с товара. Сам цену называй, сам плати. Сперва, было дело, пытались лукавить, за шелк назначали, как за холстину. Так мы тогда у них весь товар скупали по этой цене. О, как. А еще, как цену назовут, мы у них того-сего с той же пошлины и купим. Так что не только шербет — и одежа теперь не посконная, и сбруя да оружие в золоте!
— Стало быть, вы их грабите, да еще за это деньгу берете, так? — Илья уловил самую суть.
— А-а-а, — осекся Алеша.
— Умные вы — куда деваться, — покачал головой Муромец. — Небось ты, Самсонушка, измыслил? Всегда способный был...
— Почему сразу я? — сник Самсон. — Мы вместе с Дюком. Он говорил, в Дании давно уж так.
— А в Дании тоже вои пошлину берут или все же конунг датский?
— Ты, Илья Иванович, говорил бы уж прямо. От тебя хочу услышать, без догадок своих, куда ты нас звать явился. — Добрыня кинул в рот инжир, взял с блюда другой.
— Скажу, — спокойно ответил Илья. — Я явился звать русских богатырей на защиту Киева и всей земли Русской.
— Понятно, — кивнул Добрыня, наливая себе вина. — Стало быть, на помощь князю Владимиру.
— Да при чем здесь князь-то? — вскипел было Муромец и вдруг увидел глаза Добрыни.
Нет, не показалось ему тогда — пусты и тусклы были очи Змееборца.
— Ну что же. Я сказал, зачем приехал. А уж вы, будьте ласковы, дайте ответ. Времени у меня мало, Калин через день-два встанет под Киевом.
— Ответ... — Никитич покачал кубок, глядя, как играет темное, почти черное в сумраке шатра вино. — Ну, так вот тебе мой ответ, Илья Иванович. Я не пойду. И те, кто меня атаманом выбрали, — тоже. Хватит, навоевались. Думаешь, мы не знали без тебя о Калине? И знали, и говорили промеж собой. И решили, что нам до этого дела нет. Хочешь, мужей на площадь соберу? Они тебе то же самое скажут.
— Не надо. Если уж мне братнему слову не верить — то и жить незачем. Уговаривать не стану — я не отрок, вы не девки, вижу, решение ваше твердо. Но хоть скажите мне, богатыри русские, почему? Я, не вы, сидел в погребе глубоком, почему ж я обиды не держу, а вы Руси в помощи отказываете?
Богатыри мялись, лишь Добрыня спокойно допил вино и все так же тускло посмотрел на Илью.
— А я и отвечу. Посмотри на это на все, Илья, — он обвел рукой палатку. — А помнишь ли, как на попоне спали, плащом укрывшись, седло в головах? Как тюрю неделями хлебали? Как воевали и здесь, и на ляшской стороне, и в Югре, и в Чуди [29] ? А ради чего, Илья Иванович?
— Чтобы на Руси спокойно было, — ответил Муромец.
— На Руси спокойно, — тихо повторил Добрыня. — Ну а что тебе, или мне, или Михайле за дело до Руси?
29
Чудью называли некоторые прибалтийские народы, в частности эстов и ливов.