Им помогали силы Тьмы
Шрифт:
— Интересные вещи вы говорите, — загорелся Гитлер. — Но на сегодня я уже достаточно нагулялся и порядком устал. Мне надо спуститься вниз и отдохнуть.
На этом и закончилась их вторая частная беседа.
Рассудив, что три дня подряд фюрер его вряд ли станет вызывать, Грегори решил рискнуть проведать Сабину. Она была страшно рада его видеть, но не преминула горько попрекнуть за его несдержанное обещание приходить к ней раз в неделю.
Он отговорился своей большой загруженностью и тем, что после службы из-за плохой работы транспорта к ней очень трудно добираться.
— Кстати, — заметил Грегори, — почему ты до сих пор не уехала из Берлина?
Она печально покачала головой.
— Не могу. Мне уже намного лучше, но лечение
— И сколько же, по мнению твоего доктора, требуется к нему ходить, чтобы он наконец вылечил тебя?
— Еще неделю или больше. Может быть, две.
— Но девочка моя дорогая, — протестовал он. — Здесь уже русские будут через две недели. Они снова пошли в большое весеннее наступление. Вот-вот они захватят Берлин. Самое большое недели через три — я абсолютно в этом уверен. Ты обязательно должна уехать из города до того, как они возьмут его в кольцо, и не останется ни единой бреши, через которую можно было бы проскочить.
— Да-да, вот и Курт то же самое говорит.
— Ага, значит, он снова появился на горизонте?
— Он несколько раз приходил навестить меня. Ну я же тебе говорила, он по-настоящему в меня влюбился и очень беспокоится за мою безопасность. Я ему, естественно, отказала, чтобы он тут со мной жил, но позволила проводить здесь воскресные дни.
— А я-то думал, что ты считаешь его занудой и только рада была от него избавиться.
Она невесело усмехнулась.
— Но ты не приходишь, а мне ужасно тоскливо. За последние пять недель я, кажется, ни единой живой души не видела и готова на луну выть от скуки. В общем, я его не воспринимаю как любовника, а поговорить с Куртом всегда интересно.
С каждым днем ситуация в Берлине становилась все более и более отчаянной. Русские уже взяли Штеттин, обошли с фланга Германскую линию и захватили Мекленбург, а в центре они предпринимали атаку за атакой на Одер, бывший последней оборонительной линией перед Берлином. Всем в бункере было ясно, что Германию может теперь спасти только чудо.
Вечером 10 апреля Гитлер снова послал за Грегори и Малаку. Удостоив их вялого рукопожатия, он сказал:
— Господа, дела наши очень плохи. Но сегодня, после совещания, доктор Геббельс попытался развеять мою черную меланхолию, зачитав отрывок из «Жизни Фридриха Великого». Вы, господин майор, наверное, помните, о чем идет речь. В 1796 году великий король-солдат воевал с русской императрицей Елизаветой. Вся армия Фридриха была наголову разбита, и русские находились у самых ворот Берлина. Однако в феврале Елизавета умерла. Сын ее, Петр, ненавидел покойницу и, едва унаследовав престол, повернул политику России вспять. Молодой император, как оказалось, был большим поклонником короля Фридриха, поэтому сразу же приказал остановить русскую армию на пороге Берлина и предложил Фридриху мир. Так Берлин был спасен, и в памяти народной это запомнилось как «Бранденбургское чудо». Так в последний раз…
Гитлер затрясся от неистового приступа кашля. Откашлявшись, он продолжил:
— В последний раз господин Малаку предсказал, что англо-американцы никогда не дойдут до Берлина. Но по темпу их наступления можно предположить обратное, разве только что-то неожиданно их остановит. Также он предсказал, что нашим врагам будет нанесен сокрушительный удар, который полностью перевернет их политические ориентации. Мне кажется, что лишь чудо может заставить их остановиться. Можете ли вы укрепить меня в убеждении, что это чудо произойдет?
Грегори и Малаку приступили к привычным манипуляциям. Несколько мгновений оккультист бормотал какую-то невразумительную чепуху, а потом начал вещать по существу. Грегори же переводил, и в результате выходило следующее:
Меньше чем через неделю фюрер получит помощь, которая, как предсказывалось и ранее, будет исходить из совершенно неожиданного источника. Это ободрение и помощь тяготеют к Луне, следовательно, они будут связаны с женщиной. Несмотря на то что Русский фронт
Услышав это, Гитлер вскочил и закричал:
— Спасены! Мы спасены! Я знал это, знал. Меня никогда не подводила интуиция. Грядет новое «Бранденбургское чудо»! Смерть американского президента все радикально переменит. Американцы и англичане станут нашими союзниками в схватке с коммунизмом.
Он повернулся к Борману и сказал:
— Но тут кроется серьезная опасность. Мы не должны сдать Берлин русским прежде, чем западные союзники придут к нам на помощь. Последуем тому плану, который мы часто обсуждали в последнее время. Баварские Альпы — это созданная самой природой неприступная крепость. Там невозможно использовать танки и тяжелую технику. Нам, конечно, понадобится время, чтобы договориться об условиях капитуляции, а пока повоюем на два фронта. До тех пор пока Берлину не будет угрожать штурм, я останусь здесь; но необходимо подготовить все к моему переезду в Берхесгаден. Сделайте соответствующие распоряжения.
— Хорошо, мой фюрер. — Борман вскинул руку в приветствии, остальные последовали его примеру, и все покинули комнату.
Для всех старших офицеров следующий день оказался одним из самых худших на их памяти. Пришли известия о том, что передовые отряды американцев подошли к Эльбе, а русские наладили переправу в районе их плацдарма на Одере, фронт там прорван и в прорыв устремились орды большевиков.
В полдень на совещании Гитлер требовал крови. По всему бункеру разносились его истерические призывы, разоблачения, проклятия, оскорбления. Через несколько часов из конференц-зала потянулись генералы с серыми вытянутыми лицами. Старику Коллеру досталось больше других за то, что «Люфтваффе» не удалось предотвратить переправу русских на западный берег Одера и захват ими большого плацдарма. Бедняга был в слезах.
Весь день и вечер Грегори старался держаться поближе к бункеру, чтобы одним из первых узнать вести из Соединенных Штатов. Но наступила полночь, кончился день 12 апреля, а сообщения о смерти президента все не было и не было. В два часа ночи он покинул ставку в состоянии крайнего беспокойства и вернулся в министерство, но и ночь провел отвратно.
Утром он сходил в Министерство пропаганды, чтобы повидаться с помощником Геббельса, Хайнцем Лоренцом, и разузнать, нет ли каких интересных новостей. Но, кроме сообщений с фронта на Одере, откуда передавали вести одна другой ужаснее, ничего интересного не было. Вернувшись, он начал тормошить Малаку, в чем дело? Почему Рузвельт не умер, как предсказывал Малаку. Но лжетурок уперся и только бубнил о том, что по гороскопу Рузвельта американский президент находится в смертельной опасности, а о том, что президент умрет именно 12 апреля, ему-де сообщили знакомые духи, за которыми такой грешок раньше не замечался, чтобы так нагло врали.
Но Грегори было ясно, что на этот раз духи Малаку подсунули первоклассную дезинформацию. Шагая к Рейхсканцелярии, он воочию представлял, что его там ожидает и что его миссия это полный и окончательный провал.
В коридоре-предбаннике Борман беседовал с Кейтелем и Бургдорфом перед дневным совещанием. Увидев Грегори, он усмехнулся и язвительно осведомился о здоровье президента Рузвельта:
— Ну и как же себя чувствует сегодня утром президент, а, господин майор? Кажется, духи на этот раз оставили вас с вашим турком в дураках, не так ли? Что ж, ничего удивительного в этом нет. Вы и так продержались дольше, чем другая оккультная публика, что время от времени наведывалась сюда, даже дольше, чем человек рейхсфюрера, Вульф. Но конец у вас у всех один: попадаете пальцем в небо.