Именем человечества
Шрифт:
– Что я, не понимаю!
– Ну, действуй! И как что разнюхаешь, дай знать через Николая.
От четвертого – первому
Контакт моих агентов с интересующей вас личностью установлен., Вполне заслуживает внимания. Типичный научный работник. Тридцати двух лет. Холост. Беспартийный.) Умен, интеллигентен, широко образован, не меркантилен, добр, честен, мягок, слабохарактерен, женолюбив. Алкоголем не злоупотребляет, к спорту равнодушен. Кандидат физико-математических наук. Работает в известном вам институте в должности старшего научного сотрудника. Область научных интересов: слабые взаимодействия, бета-распад нейтрино. Работой увлечен. Пользуется уважением начальства. Его непосредственный начальник – профессор Саакян, доктор физико-математических наук, заведующий лабораторией слабых взаимодействий. Предположительно – властолюбив, неразборчив в средствах, любит комфорт, мечтает о звании члена-корреспондента Академии наук.
Проблематика института (по предварительным данным) – слабые взаимодействия, механизм радиоактивного распада, нахождение путей управления бета-распадом с использованием нейтрино.
Четвертому от первого
Продолжайте изучение Кандидата. Как можно больше подробностей о научной работе института в целом. Главное – как мыслится управление радиоактивным распадом? Практическая значимость этой проблемы? Продумайте вопрос о возможности получения у Кандидата протекции для устройства одного из ваших агентов (лучше всего – Учительницы) на работу в лабораторию Доктора. Считайте это важнейшей задачей операции.
ГЛАВА ПЯТАЯ
1
«Вот миновал и еще один день «больших ожиданий»... – невесело усмехнулся Зорин, снимая в прихожей пиджак и развязывая галстук. Он прошел было в кабинет, чтобы поработать над книгой. Но потом передумал, решил подняться в горы.
Эти короткие прогулки утром, до работы, или вечером, после рабочего дня, стали привычкой, жизненной необходимостью. Чаще всего он выбирался в молодой соснячок, что раскинулся над самым санаторием, и не меньше часа бродил там по засыпанным хвоей дорожкам, слушая щебетанье птиц, глядя на прыгающих белок и вдыхая густой смолистый запах.
Он любил этот соснячок, этот запах, эти узкие тенистые дорожки, пологим серпантином взбегающие к красным скалам. Час, проведенный здесь, давал заряд бодрости на целый день, а вечером снимал усталость и нервное напряжение, накопившееся за долгие часы работы. Но главное – здесь ничто не мешало думать о Тропининой. Здесь он мог вспоминать каждое ее слово, каждый жест, мог мысленно говорить с нею, мечтать о новых встречах. А они были так редки, эти встречи! И вообще, чем дальше, тем отношения их становились все сложнее и неопределенней.
Зорин давно понял, что полюбил Тропинину, полюбил так, как не любил никого в жизни. Он почувствовал это особенно ясно в то страшное утро, после звонка из милиции, когда бежал, задыхаясь, по едва просыпающимся улицам города, молил остановиться каждое такси, замирал от страха перед каждым мигающим светофором.
Все это было словно в страшном сне. Зорин плохо помнил, как добрался наконец до больницы. Она была закрыта. Он, не задумываясь, забыв про свой возраст, пробрался сквозь пролом в ограде сада, прошел служебным ходом в приемный покой, почти силой прорвался в хирургическое отделение. Благо, дежурный врач оказался знакомым. Он тут же подал ему халат, разыскал историю болезни, подробно познакомил с результатами первичного осмотра.
– Словом, положение тяжелейшее. В сознание не при ходит. И... лучше бы ее не беспокоить.
– Я должен ее видеть, – твердо сказал Зорин. Врач пожал плечами:
– Пойдемте, я провожу вас.
Тропинина лежала в двухместной палате, у окна. Голова ее была забинтована, лицо казалось восковым, глаза глубоко ввалились, нос заострился. Одна рука – под одеялом, другая безжизненно упала на простыню. Рядом стонала пожилая женщина. Обе были без сознания.
Горячий комок подступил к горлу Зорина. Он судорожно глотнул воздух и, подойдя к кровати Тропининой, осторожно прикоснулся к ее запястью. Пульс был ровным, но слабым. Дыхание с трудом вырывалось из груди,
Он прикрыл руку одеялом, отвел со лба выбившуюся из-под повязки прядь волос. И вдруг веки больной дрогнули. Она раскрыла глаза:
– Андрей Николаевич?.. Я знала... что вы... придете...
Он поспешно приложил палец к губам:
– Ни слова больше! Вам нельзя говорить.
– Я понимаю это... Но надо... Только вы... сможете меня спасти... – она снова закрыла глаза, но через минуту, сделав над собой невероятное усилие, раскрыла опять. – Ту коробочку... помните... С белым порошком.., Ее надо принести... Скорее... Иначе – смерть...
– Я все понял. Не говорите больше ничего. Я сейчас же еду в санаторий и привезу препарат сюда. Он по-прежнему в вашем рабочем столе?
Она слабо кивнула:
– И еще... мой сын... Вовка...
– Не беспокойтесь, Таня... Татьяна Аркадьевна. Я сегодня же заберу его к себе домой и.,. Словом, не беспокойтесь ни о чем!
– Спасибо вам... – глаза ее закрылись, и две крупные слезы скатились на смятую подушку.
Жгучее чувство сострадания сдавило сердце. Закрыв лицо рукой, Зорин вышел из палаты. А уже через час снова сидел здесь, сжимая в руках коробочку с радиоактивным препаратом. Но Тропинина не приходила в сознание. Проходил час за часом. За окном сгустились сумерки. Над головой вспыхнул свет. Глаза больной оставались закрытыми, дыхание слабело, пульс прощупывался все хуже и хуже. Оставалось одно. Он сам прокипятил шприц. Сам сделал укол. Веки Тропининой медленно приподнялись. Он поспешно склонился над кроватью:
– Я все принес вам, попробуем начать. А сынишка ваш у меня дома. Ему хорошо там.
Она легко качнула ресницами, попыталась высвободить из-под одеяла руку. Он помог ей:
– Припудрить ладонь препаратом?
Она снова качнула ресницами. Попробовала приподнять руку с простыни. На лбу выступили капельки пота.
– Ничего не делайте сами. Я, кажется, знаю, что нужно предпринять. Если ошибусь, дайте знать глазами.
Зорин нанес препарат, осторожно откинул одеяло и начал легонько водить ее ладошкой по груди и плечам, едва касаясь вздрагивающего тела. Пальцы его чутко ловили малейшие толчки в запястье, и уже через минуту он ясно ощутил, что пульс становится отчетливее, сильнее. А еще через несколько минут с лица начала сходить мертвенная бледность, глаза раскрылись шире, губы чуть дрогнули:
– Спасибо вам... Пока хватит... Теперь завтра... в это же время... – Легкий вздох вырвался из ее груди. Слабая тень улыбки пробежала по губам. Он понял, что самое страшное позади. Безмерная радость переполнила душу. С отцовской нежностью коснулся он губами ее худой, тон кой, почти просвечивающей руки.
А уже через две недели они с Вовкой сидели внизу, в вестибюле, с большим букетом цветов и ждали, когда она переоденется в приемной. Она вышла к ним своей обычной стремительной походкой, расцеловала Вовку, тепло поблагодарила его, Зорина. Он усадил их в такси и медленно побрел к себе, в опустевшую квартиру...