Имитатор. Книга первая. Увертюра
Шрифт:
От графина он сумел уклониться.
Арина присела: столешница – какая-никакая, а защита.
Потянулась между тумбами, дернула за ногу в трогательном носочке с зеленым зайчиком. Дергать было неудобно, рывок получился так себе, вполсилы, но дядечка пошатнулся. Она дернула еще раз…
…и услышала, как грохнула дверь кабинета.
– Ах ты ж… – голос Костика произнес нечто длинное и заковыристое.
Когда Арина выбралась из-под стола, Костик – даром что новенький, а не промах парень! как же его фамилия-то? – сидел на ее «госте» верхом. Рука заломлена
– Простите, Арина Марковна, – смущенно извинился он.
То ли за матерщину, то ли за то, что оставил ее одну с таким… персонажем.
– Все в порядке, Костик. Ты же меня спас.
В распахнутой двери появился бугай в белом халате с какими-то, белыми же, жгутами в правой руке. За спиной его маячил еще один.
– Это кто это тут у нас такой бодрый? – весело проговорил бугай. – Это у нас Виктор Степаныч опять таблеточки пить бросил? Пойдем, пойдем с нами, у нас хорошо, тихо, никаких захватчиков. И помоешься. Разит от тебя, Виктор Степаныч, хуже, чем от пропитого бомжа.
– Как же вы таких бойцов на свободе гулять отпускаете? – сердито буркнул Костик.
Санитар, уже успевший замотать дядечку своими «веревками», только плечами пожал:
– Да мы бы рады не выпускать, законодательство не велит. Он вообще довольно смирный. То есть пока таблетки пьет. Но у него матушка очень набожная, и она считает, что болезнь – это бог наказывает, а лекарства – сатана подсовывает. Вот бы кого изолировать. Но она, к сожалению, не в нашем ведении. Просто дура. И когда эта дама за сыночка своего вплотную берется, он таблеточки-то пить и перестает. Как можно, мамка же не велит. Да и мир ему без таблеточек куда как ярче кажется, столько всего вокруг интересного. Простите, что долго ехали. Хоть и со спецсигналом, а пробки… Да и дежурный ваш не сказал, что тут все так запущено.
– Да он сперва-то вполне нормальный был. Ну то есть ненормальный, конечно, пришел в убийствах сознаваться, про чужаков, которые человеческие тела захватывают, рассказывал. Но спокойно. А после вдруг решил, что я – из них, и меня надо вот этой железкой.
– Ну серьезно он вас не повредил бы, у него даже в шубе некие тормоза в голове остаются. Но поцарапать мог, тоже неприятно, железка-то грязная.
– В какой шубе? – тихо спросил Костик, когда упакованного борца за человеческий разум увели.
– Это у них так резкое обострение называется. Шуб. Иди, Костик, спасибо тебе.
Но он все мялся у двери:
– Арина Марковна, но вы точно в порядке? Надо было мне тут остаться.
– Да нормально все, не трепещи. Я Пилипенко скажу, что ты практически герой. Все со мной в порядке, не беспокойся.
– Все с ней в порядке! – повторил возникший в дверях улыбающийся Чайник. – Вершина у нас молодец! Хорошо устроилась! Только я тебе указание дал психиатров опросить, а она психа уже к себе вытащила! Молодец! Всегда бы так!
Костик тихонечко, бочком удалился.
Чайник поднял «свидетельский» стул, сморщился брезгливо, но уселся:
– Только на премию не рассчитывай,
– Петр Ильич, это не он.
– Что значит – не он?
– Это не наш фигурант.
– Он же сам пришел. Кто станет признаваться, если не виноват?
– Псих станет. После каждого громкого дела такие ребята к нам прутся.
– А почему ты думаешь, что это не он?
– Он даже не знает, как они умерли. Он их якобы вот этим убивал, – она кивнула в сторону так и оставшегося лежать на столе «специального клинка». – В особую точку.
– Может, придуривается?
– Петр Ильич! Наших жертв где-то держали без воды и еды по несколько дней. И в парки вывозили так, что никто ничего не заметил. И следов никаких. Ни на телах, ни возле. Кто бы ни был наш убийца, он аккуратный, расчетливый и предусмотрительный. А этот…
– Ну ладно, ладно. Только с психиатрами ты все-таки поговори.
– Да десять раз уже говорила!
Но дверь закрылась раньше, чем Арина это сказала.
– Андросян! Тебя! – Гарик положил трубку на поцарапанную столешницу и уткнулся в свой ноутбук.
Притворяется, подумала Регина. Считает, она не заметит, как он на нее пялится. Глупый мальчишка. Мог бы и предпринять что-нибудь. Ну там в кафе пригласить, к примеру. Нет-нет, ей не нужно, она бы и не согласилась, у нее Руслан есть, так что с личной жизнью все в порядке, но все-таки. Для самооценки хорошо. Она мельком глянула в мутную стеклянную створку полупустого стеллажа, полюбовалась. Слегка вильнула бедром, чтобы не зацепить край стола, где облупившаяся фанеровка торчала занозистыми зубьями – мелкими, не приглядываясь, и не заметишь, но цеплючими. Юбка новая, жалко будет, если зацепится.
Да уж, небось, в Берлине такого нет.
На дверь репортерской комнаты давным-давно, еще до Регины, приклеил схему берлинского метро, сейчас почти неразличимую. Должно быть, именно из-за этой схемы комнату именовали «берлином». Тоже мне! Газета «Вестник Санкт-Петербурга» была далеко не первой руки, и любые неплановые расходы начальство – а именно коммерческий директор – полагало излишними. Ремонт? Новая мебель? Да ладно, и так сойдет, не баре чай! Потолок не течет, столы-стулья, хоть и скрипят, но держатся, свет горит, в окно не дует, телефон работает – каких вам еще удобств?
Аппарат городского телефона был такой же древний, как все тут. Зеленая пластмасса с повернутого к окну бока выцвела, трещина поперек телефонной «морды» почернела от грязи. Трубку и сам телефон Регина периодически протирала гигиеническими салфетками – противно было дотрагиваться до залапанного пластика. Но с бледным гадким пятном сбоку и с черной трещиной ничего сделать было нельзя.
Ладно, пусть не Берлин. Кем бы она там работала? Там немецкий язык, а у нее и английский-то через пень-колоду, давно надо бы подтянуть, но все как-то не получается. Да и Питер бросать не хотелось бы, хорошо тут. Вот бы только из этой занюханной газетенки куда-то поприличнее перебраться.