Имитатор. Книга первая. Увертюра
Шрифт:
Арина и сама не очень понимала, почему ей так трудно «сказать» или «напомнить». Потому, должно быть, что, «напоминая», она чувствовала себя неуютно, словно просила об одолжении. В конце концов, если человек не видит очевидного – хотя бы и мусора – значит, ему не до того? Значит, не стоит его отвлекать пустяками? А если потом сердится, значит, заметил, что мусор таки был? И значит, просто не хотел? Тогда тем более – чего приставать с «напоминаниями»? Просить Арина не любила никогда. Что она, беспомощная, сама не справится?
Спору нет, приятно, когда о тебе заботятся и что-то
Но, говорят, это такая специфическая особенность мужской психологии – прямолинейность то есть. Может, так, а может, и нет, за годы следственной работы Арина, сталкиваясь с самыми разнообразными персонажами, убедилась, что никакой такой специфически мужской психологии в природе не существует. Равно как и женской, кстати.
Ну если Витальке так противно выносить мусор (раз все время забывает, значит, неприятно), чего огород городить? Арине вовсе не трудно сбегать с мешком до пухто. Почему Витальку это так злит?
Она еще и разуться не успела, как он процедил – саркастически, почти зло:
– Теперь нагулялась? Или еще побежишь?
Это было так дико, что Арина опустилась на пол прямо там, где стояла. Привалилась к поцарапанной двери, нахмурилась, пытаясь понять: что это с Виталькой такое? Но мысли, вместо того чтоб образовать желанный ответ, лишь вяло кружились внутри черепа, тыкались в лобную кость, как слепые рыбы. Словно вся накопленная за день усталость вдруг навалилась: ни думать, ни действовать, ни даже дышать…
– Виталь, сделай чаю? – попросила она, глядя снизу вверх.
Он вздрогнул, уставился на Арину изумленно – словно она не чаю попросила сделать, а, к примеру, тройное сальто. Ну и ладно! Она сложила руки на поднятые коленки, уткнулась в них лбом… Вот так хорошо…
Кружка с чаем – темным, красноватым, упоительно пахнущим – ткнулась в ладони минуты через две.
Виталик сел рядом на пол.
– Ариш, я тебя обидел? Прости, а? Ну сорвалось.
– Да ничего.
– Ты тоже пойми. Я ж тебя ждал, в окно увидел, как ты из машины вылезаешь. И не такси это было! А потом еще мешок этот мусорный, будь он неладен! Как будто ты специально на улицу побежала!
– Что-о? Виталь, ты в себе?
– Не очень. Кто тебя провожал?
– Один из оперов подвез.
– Красавец! – сказал Виталик с непонятной интонацией. – Косая сажень в плечах и две извилины в мозгу. Ариш, я ничего плохого не думаю. Но я же мужчина, ты тоже пойми! Оно само думается. И иногда выплескивается. Не потому что я тебе не верю, а… вот правда само. Рефлекс. Да, понятно, что надо держать себя в руках, но… это как аллергия. Если у человека сенная лихорадка, он может сколько угодно стараться «держать себя в руках», но все равно будет чихать. Не обижайся, а?
– Да я не обиделась. Удивилась только.
– Уйти бы тебе со следствия, – неожиданно сказал любимый муж. – Будешь молодым преуспевающим адвокатом…
– Адвокатом? Я?
– Ну конечно! Ну какой ты следователь? Они все страшные старые тетки! Ты хочешь в такую же превратиться? И
– Виталь, это моя работа.
– Работа! – он произнес это с таким пренебрежением, что Арина аж головой встряхнула: не может быть, показалось. Продолжал Виталик уже без всякого пренебрежения (точно – показалось!), мягко, почти нежно, так ребенка уговаривают потерпеть щиплющие горчичники еще пять минут. – Ты же сама все отлично понимаешь, ты же умница. С самого начала это было бесперспективно, а сейчас…
– Бесперспективняк… – задумчиво проговорила Арина и повторила уже чуть быстрее. – Бесперспективняк. Бесперспективняк…
В универе они называли это слово алкотестером: если в крови хоть минимальный градус присутствует, ни за что не выговоришь. Отличная скороговорка, хоть и одно слово всего.
Когда-то…
Терзаясь угрызениями совести, Арина заснула куда позже полуночи. С утра голова была тяжелая, глаза саднило, а о том, что показывало зеркало, лучше было и не задумываться.
Виталик молча довез ее до следственного комитета и так же молча уехал. В другой момент Арина нашла бы способ переломить ситуацию, но сейчас сил что-то выдумывать не было. Да и не хотелось, если совсем честно. Это не она должна извиняться и наводить мосты, а он! За свою дурацкую ревность и еще больше – за наезд на ее, Аринину работу. Ревность – пустяк, само разрулится, а вот слышать, что ее работа никому не нужна – это было действительно обидно. Ладно бы кто, но Виталик! Самый близкий человек! Не нравится ему, видите ли, что мне с операми приходится работать. Подумаешь! Может, он еще и к Чайнику ревновать начнет? Тот, хоть и дурак на всю голову, зато вон какой красавец, как из модельного агентства! Или, если дело в самом принципе, к тому же Пилипенко? Нет, Киреев, конечно, тоже красавец, ну и что?
Красавец – легок на помине! – подпирал дверь ее кабинета. Завидев в конце коридора Арину, он усмехнулся, поковырялся в замке и приглашающе махнул рукой: заходи, мол. Как будто это был его, а не ее кабинет!
– Ты что себе позволяешь! – она едва не задохнулась от возмущения. Казалось бы, давным-давно привыкла к специфическому оперскому чувству юмора, в другой раз даже посмеялась бы над забавной, в сущности, сценкой. Но не сегодня.
– Я ж без тебя не стал входить, какие претензии?
Действительно, подумала Арина, он же не вламывался, на что сердиться.
– И как ты ее открыл? – уже почти спокойно поинтересовалась она. – У тебя что, ключ имеется? От моего кабинета? Интересно, откуда бы?
– Зачем мне ключ? – добродушно ухмыльнулся тот. – Опер я или где? Замки-то у вас – тьфу.
– Чего ж тогда сразу не вошел, а меня дожидался?
– Вежливый потому что.
И добавил как ни в чем не бывало:
– Так чего, поехали?
– Куда еще?
– Со свидетелями беседовать. Ты ж сама хотела их опросить. Хозяйку цветочного магазина, банковских служащих, владельца кафе «Салют».