Имитатор. Книга первая. Увертюра
Шрифт:
Когда они уже устроились в машине, Кир, мягко тронув с места, спросил как ни в чем не бывало, словно и не было этой вынужденной паузы в разговоре:
– Про аккуратность и организованность – абсолютно согласен. Про отсутствие напарника – пока не понял. Но ты мне скажи, как вообще профайлеры эти самые портреты составляют?
– Да в основном на базе статистических данных. Но меня, если честно, статистические предположения никогда серьезно не впечатляли. Про тех серийников, у которых в подкорке сексуальные мотивы сидят, там еще что-то с чем-то стыкуется. Ну то есть, когда мотивы убийств эмоциональные, точнее, чувственные. Когда злодей от убийства ловит кайф. Причем кайф этот сродни сексуальному. Сильно сродни, только с обычным сексом у персонажа что-то не так, что-то не получается.
– Импотенты, что ли?
– Да всяко бывает. Если импотенция, то убийство заменяет половой акт, если нет, становится его кульминацией, причем и собственно секс завязывается на насилие, не обязательно физическое, бывает и психологическое. Ой, это длинная тема, там не столько физиология, сколько внутренняя жажда контроля. Но у таких убийц действительно просматриваются кое-какие закономерности: высока вероятность, что рос злодей в неполной семье, при авторитарной матери, в детстве мочился в постель, а после любил что-нибудь поджигать и крылышки бабочкам отрывать. А если злодей – невыявленный шизофреник, который внешне нормальный, но у него в голове голоса живут, которые велят убивать, что тогда?
– Тогда это совсем другая статистика.
– Вот-вот. И это, похоже, наш случай.
– Но почему он нигде на учете не числится?
– Если речь о шизофрении – а это тоже не факт, там много чего может быть – то манифестация обычно наступает где-то в двадцать, двадцать пять лет.
– То есть наш тип просто еще слишком молод, чтобы успеть попасть в поле зрения психиатров?
– Есть такая вероятность.
– То есть ты пытаешься понять, что у него в голове?
– Что ж делать, если материальных улик кот наплакал. Но, скажу честно, не очень у меня получается. Как вжиться в голову, где все наперекосяк, включая логику, если в твоей собственной голове прочно живет здравый смысл, усугубленный к тому же профессиональным опытом. Очень трудно притвориться, что их нет.
Некоторое время они молчали.
Где-то там, думала Арина, на одной из этих улиц, за мирным на первый взгляд фасадом, Имитатор удерживает свою очередную жертву. Подходящих заявлений о пропаже, правда, пока нет, но то-то и оно, что пока. Отсутствие заявлений не значит, что ни одна девушка больше не пропала. И даже если так – значит, сейчас он выслеживает очередную жертву.
Но в салоне «тойоты» было так спокойно, так не хотелось думать ни о каких ужасах…
Арина отстраненно глядела в окно, за которым неслись фонари, витрины, окна домов, другие машины. Почему-то эта череда огней напоминала симфонический концерт. Фоновая темнота – это тишина в зале. Когда музыканты играют, никакой тишины, конечно, нет, но она тем не менее присутствует. И на ее фоне – сложный, многослойный звуковой узор. Или световой. Расставленные через равные промежутки фонари – это ритмические басы. Многочисленные разноцветные окна, плетущие свою мелодию – группа струнных. Проносящиеся мимо фары и габаритные огни – духовые, от фаготов до флейт. Забавно. Музыке ее учили давным-давно, а знания не просто остались, но еще и активно участвуют в ассоциативном ряду. Городские огни – симфонический концерт, надо же до такого додуматься. Витрины… А вот черт его знает, чему в этой схеме соответствуют витрины…
Прямо перед носом машины через дорогу метнулся скелет – очень яркий в сгустившихся сумерках, сияюще-белый, даже чуть зеленоватый.
Головы – в смысле черепа – у скелета не наблюдалось.
– Ч-чтоб тебя! – Кир ударил по тормозам, двинул руль.
Скелет, благополучно ускользнувший от несшейся прямо на него машины, метнулся в ограждавшие дорогу кусты. Не то акация, не то боярышник, в темноте Арина не могла разобрать.
– Ну ты у меня дошутишься! – опер выскочил наружу в тот же самый момент, как машина, недовольно взвизгнув, притерлась к поребрику.
– Кир, ты чего? – робко поинтересовалась Арина. Она-то подумала, что бегающий по дороге скелет причудился ей в полудреме. Если городские огни – симфонический оркестр, почему бы ему не играть рахманиновский «Остров мертвых»? И дирижер в виде сияющего скелета – очень в тему. Но если Киреев затормозил, да еще так резко, и ринулся наружу – значит, скелет настоящий.
Она выглянула из машины: возле кустов возилось что-то темное, большое.
Осторожно вылезла из машины, сделала в ту сторону шаг, другой…
– Куда выскочила? – остановил ее Киреевский возглас. – А впрочем… Иди, полюбуйся. Красавец, а?
У «скелета» имелось лицо – простоватое и, как показалось Арине, очень молодое. Парень растерянно моргал, щурился – Киреев развернул его к свету фар.
В скорченном состоянии «скелет» превратился в невнятную мешанину светящихся полос и пятен. Киреев несильно шлепнул по взъерошенной макушке какой-то темной тряпкой:
– Балаклаву нацепил! Всадник без головы, чтоб его!
– Ладно тебе, Кир, ничего же не случилось. Мальчишка, дурак, мозгов нет, а развлечься хочется, вот и придумал шутку, решил, что это смешно. Может, в кустах еще кто-то сидит, для ютуба ролик снимает.
– Если и был, то уже сбежал. Смешно им! Ты представь чувства водителя, когда перед капотом не просто шальной пешеход, а такое вот явление возникает. А если за рулем пожилой человек? Он же может в одночасье на небеса отправиться. Значит, так, – он тряхнул «скелета» за шкирку. – Пока кто-то от твоих шалостей инфаркт заработает или в столб врежется, я ждать не буду. Я сам из убойного, но у меня знакомых навалом, и участковых, и патрульных, и прочих. Еще раз увижу или пожалуется кто – злостное хулиганство тебе обеспечено. Обещаю. То есть не на пятнадцать и не на тридцать суток тебя закроют, а по-настоящему. Понятно тебе?
«Скелет» кивнул.
– Давай снимай это свое… барахло, – распорядился опер.
– Так я ж… – попытался возразить незадачливый шутник.
– Ничего-ничего, если голый останешься, дам тебе тряпочку замотаться.
Поводя плечами, «скелет» принялся сдирать с себя эластичный черный комбинезон с намалеванными светящейся краской костями. Под ним оказались плотные трикотажные шорты вроде тех, в которых бегают-прыгают легкоатлеты, и такая же майка.
– Вот и умница, – хмыкнул Киреев, когда устрашающее облачение превратилось в кучку тряпья у его ног. – Можешь валить на все четыре. Но смотри, я твой портрет срисовал, если… – он погрозил пальцем в удаляющуюся спину, сгреб разрисованное тряпье в багажник, кивнул Арине. – Поехали. Шутники, чтоб их!
Превратив «скелет» в обычного, хоть и скудно одетого парня, следовательша и ее спутник сели в машину и уехали.
Не заметили!
Старенький грязно-белый фургончик тихонько тронулся, свернул во двор, проехал поглубже и снова остановился.
Из зеркала заднего вида сурово глядели глаза матери. Во взгляде читалось: что за безответственность, тебя на минуту без присмотра оставить нельзя! Ведь все, все могло рухнуть! Мало тебе, что твоя неуверенность, твои сомнения – любимая пища невезучести – твои страхи довели до полного, полного краха?! Теперь, когда нужно еще сильнее сконцентрироваться, ты опять вольничаешь?