Имитатор. Книга шестая. Голос крови
Шрифт:
– С двумя ручками или через плечо?
– Ремень у ней на плече был, точно. Белый, – она еще немного подумала и добавила. – И часы на правой руке.
– На правой? Может, браслет?
– Не, часы. Циферблат такой здоровый, оранжевый.
Оранжевый циферблат, значит. Да уж.
– Лицо не разглядели?
– Где ж там было разглядеть, когда она, как метеор, пробежала? Ну круглое, румяное.
– Румяное? – изумилась Арина.
– Ну не румяное, а… Не бледное, короче, и не загорелое. Не как у тебя. Под глазом родинка.
– Под правым или под левым?
Женщина на мгновение задумалась:
– Если она вот так бежала… значит, под левым.
– Другие свидетели говорили, что она была в темных очках. А вы говорите – родинка под глазом.
– Точно, были на ней очки темные, здоровенные такие. А родинка как раз где они заканчивались. Значит, не совсем под глазом, вот тут, – коротко остриженный ноготь ткнулся чуть ниже левой скулы.
Родинка, значит. Сразу под очками. И тапки с полосой вдоль подошвы. И карман на футболке с надписью «не по-нашему». И часы на правой руке. Да еще с оранжевым циферблатом. Это называется – не разглядела? Арина поднялась, отошла к двери, скомандовав:
– Не оборачивайтесь. Что на мне надето?
– Брючки льняные, ну, такие, светлые, не то серые, не то зеленые, не знаю, как этот цвет называется, – начала перечислять Мария Викторовна, как будто даже не удивившись. – Короткие, но не шорты, коленки закрыты. Пиджак такой же, с коротким рукавом, на рукавах отвороты, на штанах тоже, с лямками и кнопками по бокам. Майка под пиджаком короткая, черная, очень яркая, на ней листья зеленые с белым и цветы. Крупные, бордовые.
Арина считала, что этот цвет называется вишневым, но останавливать свидетельницу не стала. Та продолжала так же методично, словно смотрела не в стену за Арининым столом (на которой не было ничего похожего на зеркало!), а на саму Арину:
– На шее цепка серебряная, тоненькая, не крученая, без ничего. Часов нету, сережек тоже. Чего не носишь, дырки-то зарастут.
– Не зарастут, – усмехнулась Арина. – Я их по выходным надеваю. – Все?
– Глаза непонятные. То зеленые, то желтые, а то вовсе серые. Волосы не красишь, губы тоже, и ногти тоже, короткие они у тебя. Рука правая поцарапана, царапины разные, которые поджили, которые совсем еще красные. Кота держишь?
– Повернитесь теперь ко мне, – попросила Арина, не ответив на вопрос про кота. – Что у меня на столе?
Мария Викторовна принялась перечислять папки, карандаши, смешную флешку в виде пистолетика – Арина ее третий день найти не могла, а фитюлька. оказывается, в опрокинутый карандашный стаканчик ускочила. Перечисляла Шилова почти без запинки, глядя куда-то поверх Арининой головы – та даже оглянулась: нет ли возле двери какой-нибудь отражающей поверхности. Она знала, конечно, что нет, но вдруг Ева в очередном рывке за уютом успела повесить какую-нибудь картинку. Застекленную. Но стена была белой, матовой и абсолютно пустой.
– Спасибо, – улыбнулась Арина, усаживаясь на свое место. – Много запомнили.
– Чего ж не запомнить, я на тебя уже сколько пялюсь, – Мария Викторовна вдруг нахмурилась. – Ты меня проверяла, что ль? Думала, я сочиняю? Про часы, про родинку, про сумку?
– Извините. Вы же сами сказали, что не разглядели ее, а описали вон как подробно.
– У меня глаз – алмаз! – гордо сообщила Мария Викторовна.
Арина вдруг вспомнила про людей со «сверхспособностями»: один десятизначные числа в уме перемножает и корни извлекает, другой страницу незнакомого иностранного текста с одного взгляда запоминает и цитирует, третий… Смотришь и почти завидуешь: надо же, какая голова человеку досталась! Но каждый раз оказывается, что сверх-память и прочие «сверх» сопровождаются интеллектом куда ниже среднего. Словно ради равновесия. И у этой гражданки – ровно то же самое: глаз-алмаз, а сообразительности кот наплакал. Не схвати она Элю, та кинулась бы следом за похитительницей, а за ней и скейтист бы, наверное, побежал… ну да что теперь сокрушаться!
– Мария Викторовна, раз уж нам так повезло с вашей наблюдательностью, подумайте: это точно женщина была?
– Так она же в юбке бежала!
– Ну… юбку-то кто угодно может надеть… Вы только не подумайте, что я вас убеждаю, совсем напротив…
Но та, казалось, слушала уже не Арину, а кого-то – или что-то – внутри себя: взгляд стал отсутствующим, губы немного поджались. И наконец Мария Викторовна сообщила почти удивленно:
– А вот и не знаю. Грудь-то у нее не торчала! Ну под футболкой этой. Видно только, что не тощая, покрупней тебя, а вот груди не помню. И штиблеты…
– Что – штиблеты?
– Большие. Не меньше тридцать девятого.
– То есть это мог быть и мужчина?
– Если не амбал, а вроде мужа – мог.
– Вашего мужа?
– Да какого моего? Этой мамаши, ну то есть… Я в коридоре видела. Такой из себя мужчинка, не внушительный. Вот если на него юбку да темные очки надеть, будет похож. Так что не скажу. Совсем ты меня запутала.
– НУ почему же! – Арина улыбнулась. – Скорее уж наоборот. Глаз у вас и в самом деле отличный. Фоторобот поможете составить?
– Это в компьютере, что ли, рисовать надо? Так я в них ничего не понимаю.
– Вам и не нужно. Посидите с нашим специалистом, он все сделает, как скажете.
– Давайте вашего специалиста.
– На троллейбусе?! – обычно невозмутимый полковник юстиции Пахомов был явно удивлен.
– Именно так, Пал Шайдарович, – подтвердила Арина. – На место сразу вызвали кинолога, собака взяла след, довела до выхода из парка… до одного из выходов. Там камера обнаружилась, далековато, но кое-что разглядеть можно. Женщина с ребенком на руках села в троллейбус. Вот, смотрите, – она потыкала в кнопки узкого черного пульта.
Камера наблюдения была черно-белая и вообще, как выразился Оберсдорф, дохлая, так что растянутое на занимавший почти все пространство между дверью кабинета и окном на соседней стене изображение казалось мешаниной невнятных серых пятен. Сама-то Арина просматривала добытую молодым патрульным запись на мониторе ноутбука. Качество, конечно, оставляло желать много лучшего, но она никак не ожидала, что на большом экране получится такая вот каша.
– Лева? – она умоляюще взглянула на пристроившегося в углу дивана Оберсдорфа. Тот только плечом дернул: