Император Юлиан
Шрифт:
При дворе у меня не было ни одного близкого человека, если не считать евнуха-армянина Евферия, который еще в Константинополе обучал меня придворному этикету. Каждый вечер мы с ним подолгу засиживались за государственными бумагами; Евферий добросовестно выполнял порученную ему задачу - приобщить меня к искусству управления государством.
Накануне свадьбы Евферий принес неожиданное известие: мне предстоит отбыть в Галлию в начале декабря.
– В какой город?
– Во Вьен. Там ты проведешь зиму, а весной начнешь кампанию против германцев.
– Он пристально посмотрел мне в глаза.
– Скоро ты возглавишь армию. Тебе это не кажется странным?
– Странным?!
– взорвался я.
– Да это сущее безумие! Евферий встревоженно указал рукой на занавеси. Возле них стояли часовые, а за ними наверняка прятались соглядатаи, надеясь подловить меня на какой-нибудь крамоле. Понизив голос, я продолжал:
– Конечно, странно: я в жизни не видел боя, не командовал ни одним солдатом - об армии и речи нет! И все-таки…
– И все-таки?
– И все-таки я не боюсь.
– Я не раскрыл ему своих истинных чувств: на самом деле я предвкушал грядущую кампанию.
– Рад слышать!
– улыбнулся Евферий.
– Дело в том, что меня только что назначили хранителем опочивальни при дворе цезаря Юлиана. Я отправляюсь с тобой в Галлию.
Услышав эту радостную весть, я заключил Евферия в объятия, что-то радостно бормоча. Ему пришлось остудить мой пыл:
– Ну-ну, цезарь, где римская сдержанность? Это уже азиатчиной попахивает.
– Что поделаешь, я и в самом деле азиат!
– рассмеялся я, и вдруг Евферий вскочил на ноги. С быстротой, неожиданной для его возраста, он исчез под темной аркой напротив и через мгновение появился, ведя богато одетого смуглого человека.
– Цезарь, - сурово и торжественно произнес Евферий, - позволь представить тебе Павла, начальника тайной полиции. Он желает засвидетельствовать тебе свое почтение.
Такой поворот дела меня нисколько не удивил. Всю жизнь я находился под надзором. То, что теперь его осуществлял лично начальник тайной полиции, напомнило лишь об одном: чем выше я поднимаюсь, тем важнее для Констанция за мною следить.
– Мы всегда рады видеть верных слуг государя, - учтиво сказал я. Павел никак на это не отреагировал. Пламя светильников играло в его зрачках, крючковатый нос делал его похожим на огромную хищную птицу. Поклонившись, он с легким испанским акцентом проговорил:
Я шел в восточное крыло дворца с докладом Руфину, преторианскому префекту.
– В восточное крыло так обычно не ходят, - дружелюбно заметил Евферий.
– А что мне еще сказать?
– Павел развел руками; они походили на лапы хищной птицы, готовой схватить добычу.
– Ты можешь попрощаться с нами, а преторианскому префекту передай, что тебе не удалось подслушать ничего примечательного.
– Я передаю только то, что слышу сам, цезарь, - с поклоном ответил Павел. Это уже была скрытая издевка.
– А если ты тут еще побудешь, - сказал я, - то услышишь, как приближается твоя смерть!
– Похоже, это подействовало, хотя с моей стороны это было чистое бахвальство. У меня не было никакой власти. Одно его слово, и меня могли низложить. Однако я хорошо понимал: если меня назначили цезарем, нужно суметь себя поставить с евнухами и осведомителями. В противном случае их презрение мне обеспечено - и тогда мне несдобровать. Павел удалился.
– Ну что, опять азиатчина?
– насмешливо спросил я Евферия, хотя сердце у меня так и прыгало. Он покачал головой:
– Думаю, с ним только так и надо обращаться. Сейчас, во всяком случае, тебе ничего не грозит.
– Но он явно плетет очередную сеть.
– Возможно, сам в ней и запутается.
Я кивнул: именно Павел стоял в свое время у истоков интриги, погубившей моего брата. Той ночью в миланском дворце я задумал свою собственную интригу.
День моей женитьбы… Как странно человеку, давшему обет безбрачия, писать эти слова! И тем не менее 13 ноября 355 года состоялось мое бракосочетание. Не буду описывать омерзительные галилейские обряды. Достаточно сказать, что я все выдержал, сгибаясь под тяжестью порфиры, усыпанной казенными драгоценностями. Позднее в Галлии я их продал, чтобы набрать войско,
После венчания император устроил в нашу честь пышные празднества и состязания. Елена была в восторге от оказываемых ей почестей - в этом она походила на брата. Я же только покорно исполнял то, что от меня требовалось. Спустя несколько дней после свадьбы меня пригласили на аудиенцию к императрице.
– Ну, что ты теперь думаешь о жизни?
– спросила она, лукаво сверкнув глазами.
– Всем в ней я обязан тебе, - с горячностью ответил я.
– А как тебе Елена?
Она моя жена, - дипломатично сказал я и вновь поймал на себе ее заговорщицкий взгляд.
– Она очень… недурна собой, - с явным злорадством произнесла императрица.
– Да, такая благородная внешность… - В ответ я чуть не расхохотался, но вспомнил, что нужно соблюдать правила игры.
– Скоро ты уезжаешь?
– Я рад этому, хотя мне и тяжело покидать… Милан (на самом деле я хотел сказать: "тебя").
– Нет, тебе здесь не место, - покачала она головой.
– Мне, кстати, тоже, но… - Она умолкла, не сказав главного. После паузы она продолжила: - Зиму ты проведешь во Вьене. Денег…
– …У меня маловато.
– Евсевии уже уведомил меня, что выделить дополнительные ассигнования на содержание моего двора не представляется возможным, а посему я вместе со своими приближенными должен буду существовать исключительно на жалованье цезаря.
– К счастью, ты неприхотлив.
– А Елена?
У Елены есть свои деньги, - резко возразила Евсевия.
– Пусть на них и живет. Ей принадлежит пол-Рима.
Я сказал, что рад это слышать, и не покривил душой.
– Надеюсь, - продолжала Евсевия, - что у тебя скоро появится сын - это важно не только для тебя, но и для всех нас.
– Смелость этих слов меня просто покорила. Как раз этого она не могла желать, так как в этом случае ее собственное положение становилось уязвимым. Вместо того чтобы уступать моему сыну права престолонаследия, Констанций вполне мог развестись и взять себе другую жену, которая подарила бы ему то, чего он так страстно желал.