Император Юлиан
Шрифт:
– Помни всегда: в глазах подданных мы богоподобны, и небеса нам покровительствуют.
Я решил, что "мы" относится в равной мере к нам обоим, хотя не исключено, что он имел в виду одного себя, и я ответил: "Не забуду, Август". Я всегда называл его "Август", хотя он предпочитал, чтобы к нему обращались "государь". Я ненавижу этот титул и избегаю его, так как он превращает императора из первого среди людей в их хозяина.
– Не спускай глаз с генералов.
– Хотя его тон оставался неизменным и, казалось, речь по-прежнему идет о прописных истинах, это было уже нечто, похожее на совет, возможно, даже начало доверительной беседы на равных.
– Офицеров нельзя допускать в сенаторы. Армия
Само собой разумеется, я не сказал, что падение Галлии едва ли свидетельствует о стабильности, но в советах Констанция было немало здравых мыслей, и я до сих пор стараюсь им следовать. Ему нельзя было отказать в государственной прозорливости и умении управлять страной.
– Теперь о налогах. В этом вопросе будь тверд. Никакой пощады городам и селениям, не платящим подати своевременно. Они всегда жалуются, так уж они устроены. Исходи из того, что сборщики податей честны. Они, разумеется, всегда воруют, но никому еще не удалось найти против этого средства. Удовлетворись тем, что они отдают тебе большую часть собранного.
Впоследствии мне удалось опровергнуть его слова, реорганизовав систему сбора налогов в Галлии, но об этом ниже.
– Следи за генералами, - снова повторил Констанций, будто забыв, что уже говорил об этом. Тут он повернулся в седле и впервые за весь день взглянул мне в лицо. Меня поразила внезапная перемена. Вместо бога солнца, восседающего на коне, передо мною был человек - мой брат, мой враг, мой государь, ныне возвысивший меня, но способный в любой момент предать меня смерти.
– Ты должен знать, что у меня на душе.
– Это были уже слова человека, а не оракула.
– Империя разваливается, и наш трон под угрозой. Провинции восстают. Города горят. Гибнут целые армии. Варвары захватывают наши земли, а мы заняты междоусобной грызней вместо того, чтобы противостоять настоящему врагу. Так вот, цезарь, самое главное: не давай своим генералам слишком большой власти, иначе они воспользуются этим и поднимут против тебя бунт. Ты сам видел, что мне пришлось вынести: нашей власти угрожал один самозванец за другим. Будь бдителен.
– Буду, Август.
– Как и я, - медленно произнес он, глядя мне прямо в глаза, и отвернулся, лишь удостоверившись, что я его понял. Тогда он для большей убедительности заключил: - Мы никогда еще не уступали ни пяди земли самозванцам, так будет и впредь.
– Пока я жив, Август, хотя бы на один верный меч ты можешь рассчитывать.
В полдень мы подъехали к двум колоннам. День выдался ясный; несмотря на прохладную погоду, солнце пригревало, и под доспехами наша одежда промокла от пота. Было решено сделать привал.
Мы с Констанцием сошли с коней; он поманил меня за собой, и мы, спотыкаясь на стерне, побрели через промерзшее поле. Кроме наших солдат, кругом не было ни души. В любой сельской местности крестьяне, завидев вооруженных людей, спешат скрыться: солдаты, будь то свои или чужие, для них всегда враги. Когда только это изменится?
Вслед за Констанцием я подошел к заброшенному небольшому храму Гермеса на краю поля (добрая примета - Гермес всегда мне покровительствовал). За нашими спинами солдаты поили лошадей, поправляли доспехи, болтали и переругивались, радуясь хорошей погоде. Едва Констанций вошел в храм, я сорвал увядший цветок и шагнул следом. В нос ударил запах испражнений; Констанций, стоя посреди храма, мочился на пол. Занятно, но даже в этот момент ему удалось сохранить величественный вид.
– Жаль, что эти старые храмы в таком запустении, - вырвалось у меня в нарушение всех правил этикета.
– Жаль? Их давно пора снести.
– Констанций опустил тунику.
– Видеть их не могу.
– Да, конечно, - пробормотал я.
– Здесь я тебя покидаю, - произнес Констанций. Мы стояли лицом к лицу, и я, как ни старался пригнуться, все-таки был вынужден смотреть на него сверху вниз. Констанций, желая казаться выше, инстинктивно попятился.
– Ты получишь все, что потребуется, только дай знать. На преторианского префекта можно положиться. Он правит нашим именем. Легионы во Вьене стоят в полной боевой готовности, ожидая начала весенней кампании. Готовься и ты.
– Он вручил мне толстый свиток.
– Это инструкции. Прочти на досуге.
– Он помолчал и вдруг что-то вспомнил: - Кстати, - сказал он, - императрица сделала тебе подарок. Его везут в обозе. По-моему, это целая библиотека.
Я рассыпался в благодарностях, но Констанций думал о другом. Он пошел к выходу, но вдруг остановился и обернулся, желая что-то сказать. Я залился краской. Мне хотелось взять его за руку и заверить в том, что ему не следует меня бояться, но я не решился. Ни он, ни я не могли взглянуть друг другу в глаза.
– А если ты достигнешь этого, - проговорил он срывающимся голосом и неловким жестом указал на диадему, имея в виду власть над миром, - помни… - Внезапно его голос оборвался, будто его схватили за горло. Он не мог говорить, не находил слов. Я тоже.
Позднее я часто гадал: что было у него на уме? О чем мне следует помнить? О том, что жизнь коротка? О том, что власть горька? Нет, для него это было слишком глубокомысленно. Вряд ли он хотел одарить меня каким-нибудь прозрением. И все же, когда я мысленно возвращаюсь к этому разрушенному храму (а происходит это довольно часто, он мне даже снится), мне кажется, он хотел сказать мне всего лишь: "Не забывай меня". Если ты имел в виду это, брат, можешь быть спокоен. Я помню все: хорошее и плохое.
Не успел Констанций выйти, как я тотчас возложил увядший цветок на оскверненный пол и прошептал короткую молитву Гермесу, а затем последовал за императором через поле к дороге.
Сев на коней, мы попрощались согласно церемониалу, и Констанций повернул обратно в Милан; холодный ветер развевал над его головой знамя с изображением дракона. Это была наша последняя встреча.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЦЕЗАРЬ
– X-
Во время приема, устроенного мною в туринском городском суде для местных чиновников, ко мне прибыл гонец от Флоренция, преторианского префекта Галлии. Префект счел необходимым известить цезаря о происшедшем несколько недель назад падении Кельна, после которого германцы заняли всю прирейнскую область. Он сообщал также о том, что германский король Кнодомар поклялся через год не оставить в Галлии ни одного римлянина. Констанций не потрудился сообщить мне эта дурные вести.
Прием шел своим чередом, а мы с Оривасием удалились в кабинет туринского префекта, чтобы тщательно изучить полученное донесение. По неизвестной причине единственным украшением этого кабинета был бюст императора Вителлин, жирного борова, что царствовал несколько месяцев после смерти Нерона. Почему именно Вителлия? Может быть, хозяин кабинета - его потомок? Или ему нравится смотреть на эту жирную шею и отвислые щеки величайшего обжоры своей эпохи? Вот о каких пустяках думаешь в моменты душевного смятения, а я был просто в панике.