Император
Шрифт:
– Помилуйте, Никита Петрович, кто такими вещами шутит, – обиженно фыркнул фон Пален.
– И вы хотите этим воспользоваться? – Панин пристально взглянул на него.
– Почему бы – нет. Новый император будет раздавать должности новым людям. Если заметили, Павла Петровича не очень жалуют при дворе. И он нынешних министров недолюбливает. Возможно, мы только что проявили себя с лучшей стороны перед будущим вседержителем. Если бы вы ещё не выкаблучивались, возможно, уже готовились на высокую должность.
– А вы, однако, дьявол! –
– Чего и вам желаю, – посоветовал фон Пален и выпил очередную чарку вина.
– За нас и нового императора! – согласился Никита Петрович и тоже выпил.
– Простите, господа, но мне ужасно неприятно слышать от вас такие речи! – возмутился я и не стал пить.
– А вы привыкайте, – холодно ответил генерал-губернатор Курляндии. – Ещё не к такому придётся привыкать, если, конечно, не хотите всю жизнь тянуть лямку где-нибудь под Оренбургом и окончить службу пьяницей-полковником.
– Хочу признать, что Семён Иванович – умнейший человек, – попытался защитить меня Панин.
– Я понимаю. Наследник просто так не поставил бы его командиром батареи. И чем же вы так понравились Павлу Петровичу?
Лицо фон Палена сделалось каким-то деревянным, глаза безжизненные. Стало не по себе, глядя на него. Как будто стоишь голый перед толпой.
– Он хорошо разбирается в математике. Превосходно знает языки: французский, немецкий, английский, латынь…
– Английский? – встрепенулся фон Пален. – И насколько хорошо вы понимаете английский?
– Превосходно, как и русский, как и французский, благодаря матушке, – ответил я. – Она из старинного шотландского рода.
– Вот оно что! – серьёзно задумался фон Пален. – А не соизволите провести сегодня вечер со мной. Уж сильно вы мне пригодитесь.
– Почту за честь, – заверил я. А что мне ещё делать вечером в незнакомом городе?
– Вот и отлично. Я перед вами буду в неоплатном долгу.
Какое-то время мы ехали молча. Я находился под впечатлением пребывания в Гатчинском замке. Сразу столько нового обрушилось на меня, что я никак не мог поверить, что все со мной происходит наяву. Я внезапно попал в другой мир.
– Что с вами, Семён? – обратил на меня внимание фон Пален. – Вы выглядите, как будто вас контузило в голову.
Вы не могли бы мне рассказать о наследнике? – попросил я.
– О Павле Петровиче? А что вы хотите о нем знать?
– Все!
– Все я не знаю, но Никита Петрович мне поможет. Уж он-то хорошо осведомлён.
– Кое-что, – кивнул Панин.
– Как вам известно, – начал фон Пален. – Павла Петровича родила, тогда ещё, Великая княгиня Екатерина в двадцать пять лет. Я правильно говорю?
– Да, вы совершенно правы, – откликнулся Панин. – Двадцать пять. В шестнадцать лет её привезли в Россию. Пётр третий был племянником матушки Елизаветы и объявлен наследником престола.
– Насколько я помню, у Петра был какой-то мужской дефект, – вспомнил фон Пален. – Вы нас простите, Семён, может это и анекдот. Но вся история построена на анекдотах.
– Нет, не анекдот. Он действительно обладал дефектом, – подтвердил Панин, – посему целых шесть лет супруги жили раздельно, и Пётр не показывался в спальне у жены.
– Зато, как мне известно, в эту спальню зачастил граф Сергей Салтыков, бывший тогда на должности камергера. – Сергей Васильевич ещё тот Ловелас, – кивнул Панин.
– Но Павел Петрович, все же сын Петра третьего? – попросил уточнить я.
– Его долго уговаривали и все же уговорили на небольшую операцию, – сказал Панин. – Всего-то делов – один надрез – и он уже нормальный мужчина.
– Вот, тогда-то матушка наша и забеременела.
– А сама матушка Екатерина откуда происходит? – спросил я.
– Город Штеттина, столица Померании. Знаю, что отец её, Кристиан Август Ангальт-Цербский, происходил из цербст-дорнбургской линии Ангальтского дома и состоял на службе у прусского короля. Он был полковым командиром, комендантом, затем губернатором города Штеттина, где будущая императрица и появилась на свет. Как-то он даже баллотировался в курляндские герцоги, но неудачно, службу закончил прусским фельдмаршалом. Так что, как её звали до крещения? – спросил фон Пален у Панина.
Панин задумался, вспоминая, через минуту сказал:
– Если не изменяет память, принцесса Фредерика София Августа Ангальт-Цербстская. А после крещения – Екатерина Алексеевна.
– Так вот, – продолжил фон Пален. – Основная её задача была произвести наследника российского престола, что она с честью и выполнила в сентябре пятьдесят четвёртого. Счастливая мать просила показать ей ребёнка, но не тут–то было. Матушка Елизавета тут же приказала отнести младенца в её покои. У Императрицы были свои виды на ребёнка: он принадлежит Российской империи. Его окружили заботами кормилицы и няньки.
– Да, это печальная история, – подтвердил Панин. – Мать не допускали к младенцу. Лишь пару раз разрешила матушка Елизавета взглянуть на ребёнка, и то, с её личным присутствием.
– Няньки же были из простых, – продолжал фон Пален. – А сами знаете поговорку: у семи нянек дитя без глаза. Вот и нашего маленького Павле Петровича кутали, пеленали, укрывали…. В итоге мальчик рос болезненным. От малейшего сквозняка тут же подхватывал насморк, вечно болело горло, да и желудком был он слаб.
– Вы бы нянек его видели, – усмехнулся Панин. – Была из них старшая, Агафья. Нет, чтобы мальчику былины про богатырей рассказывать, она все ему про чертей, да про утопленников. После этих сказок Павел Петрович боялся любого шума. Спал только со свечой. Однажды матушка Елизавета пришла к нему со своим шутом-карликом. Павел принял его за чёрта. Такую истерику закатил, что его еле успокоили. После этого матушка Елизавета решила приставить к ребёнку воспитателя Фёдора Бехтерева.