Императорский воспитанник
Шрифт:
— Помнишь, когда-то в детстве Грена рассказывала нам сказку про художника? — Без всякого перехода спросил Даниэль, — Он рисовал картину, лучшую картину в своей жизни, но не закончил и продал ее богачу. Соблазнился на золото. А богач испортил картину, потому что не умел рисовать и от злости залил всю картину черной краской. И тогда художник понял, что потерял самое ценное в жизни и никакое золото этого не заменит…
Лан помалкивал, и руки от лица не отнимал.
— Знаешь, я тогда все думал, как бы помочь художнику все исправить. Ведь это же лучшая картина, другой такой уже не будет! И я придумывал другие концовки для сказки, чтобы дать ему шанс. Иногда с неба шел волшебный дождь и смывал черную краску, иногда была добрая фея. — Дан тихонько засмеялся, — много-много хороших концовок…
Он ненадолго замолчал. Потом прочистил горло.
— Жизнь, конечно, не сказка… но оказалось и в жизни бывают ситуации, когда мучительно хочется смыть черную краску! Позволь мне, Лан… Пожалуйста! Хотя бы немного…
С минуту было тихо. Лан лежал все так же, не меняя позы и не убирая руки от лица. Наконец с его стороны послышалось что-то не членораздельное.
— Ы-ы-ы-ы!!! — в этот звук Лан, вложил просто море эмоций. — Р-романтик на мою голову… какая картина, какие, к дьяволу, краски! Ты же, идиот, под пули за мной полез! Для того, чтобы сказку мне рассказать?!
— Выходит, что так… — немного озадаченно произнес Дан.
Лан, наконец, убрал руку от лица, и стало понятно, что злости уже окончательно нет, а есть… он улыбается? Нет, зараза такая, смеется!
— С-светлость ты моя… безголовая!
— Надо же, ничего не поменялось! — Даниэль даже не делал попыток сдержаться и тоже залился заразительным, слегка истерическим смехом — Как был ты бесчувственным занудой, так и остался! Ничего не изменилось!
— Не смей ржать, мы в засаде! — строго прошипел Лан, и сам тут же затрясся от нового приступа хохота, сменившегося стоном:
— С-с-с… больно…
Смех оборвался так же резко, как и начался.
— Смейся, не смейся, а на помощь звать придется, — задумчиво выдал Дан в пространство, — я ведь до гвардейцев так и не дошел. Попробую через медальон сейчас, может получится… — Даниэль понимал, что после такого сильного выплеска шанс не велик, но попытаться все равно стоит. Ну почему не додумался воспользоваться медальоном до нападения?! Связаться с Каро, вот что он должен был сделать первым делом!
Даниэль сел поудобнее, опять ощущая спиной сыроватые камни старой кладки, закрыл глаза…медальон был прохладным и… ему показалось или нет, что живого пульсирующего тепла в нем стало… меньше? Наверное из-за того, что магический резерв истощен. Итак, собрались… Концентрация. Равновесие по трем точкам и… первая же попытка взорвала голову такой болью, что его повело и он едва не упал прямо на Лана.
— Эй! — встревожился раненый. — Ты чего? А, черт… — он вдруг вспомнил, какой бледной была Каро после того, перенапряглась, разыскивая одного беглеца с помощью магии. — Надорвался? Тогда брось! Не хватало, чтобы ты тут мне упал… брось, говорю!
Ланире с огромным трудом, стараясь не потревожить рану, подтянулся и сел рядом, опираясь спиной на стену. — Где мы вообще?
— А ты не узнаешь? — Даниэль справился с головокружением и болью, и осторожно потрогал медальон кончиками пальцев. Холодный… не отзывается. Видимо, он и правда слишком потратился. — Это же логово лесных стрелков.
— В самом деле?… — уважительно хмыкнул Лан. — Заросло, смотри ты… я и правда забыл.
Это было давно, перед самой ссорой… во всяком случае, незадолго до нее. Максимилиан принес несколько крепких деревянных шестов, и установил у стены, вкопав один конец в мягкую от перегноя землю, а второй прочно заклинив между камнями кладки. А потом заботливо пересадил к нижним концам шестов ростки дикого винограда и плюща…
Убежище должно было «поспеть» только к следующему лету. Но до лета случилось так много всего! И мальчишки забыли, как они мечтали устроить здесь «тайное логово лесных стрелков».
Лан завозился и с некоторым трудом вытянул из кармана те самые знаменитые часы — «фамильные», как они называли их в детстве.
— Мы здесь уже… — он наморщил лоб, пытаясь сообразить, — совсем недолго! Десять минут прошло… снаружи — он прислушался — тихо вроде. Непонятно, что это было, но… ты идти сможешь?
— Смогу… думаю, что смогу. Сейчас… Пойду «тропой разведчиков», там спрятаться можно в случае чего. Ланни, а тебе лучше тут пока… Тебя я сейчас… не подниму.
— Даже не думай! — отмахнулся Лан. — Меня тут никто не найдет. А вот ты… — было видно, как сильно ему не хочется отпускать «Свою светлость» одного. — Будь осторожен.
Вроде бы всего два слова, а он столько в них вложил!
Какое-то время они смотрели друг на друга и Даниэль подумал, что никогда наверное так не сумеет — не сказать ничего и сказать так много.
— Лан…
— Данни, забудь. Иди. Все будет хорошо! — ну вот опять! Понятно, вот до самого нутра, до печенок пробирает — «забудь», «все будет хорошо» — это не только про опасность и тревогу, это… про все. Разом.
— Ланни — не в силах больше что-то сказать или о чем-то думать, Даниэль одним движением обхватил его за плечи и осторожно притянул к себе. Всего на секунду, но этого хватило, чтобы почувствовать, как тот стискивает его здоровой рукой в ответном объятии, и как эта рука дрожит, не желая отпустить… и не смея удержать.
— Будь осторожен! — хрипло повторил Лан.
Даниэль молча кивнул и двинулся к выходу из убежища. Уже на выходе он на секунду задержался и быстро провел рукой по глазам.
Только выбраться он не успел. Снаружи, совсем близко, раздались шаги, треснул сучок под чьим-то тяжелым сапогом, и двое друзей замерли, почти не дыша.
— Тут тоже никого. Кивен, проверь наверху. Кайл, посмотри на склоне. Стреляли где-то здесь, я уверен!
— Свои! — скорее выдохнул, чем произнес Лан.
И словно в подтверждение, снаружи раздался голос Грено.
Ланире уже унесли в лазарет, гвардейцы прочесывали местность, Грено, забрав часть людей, куда-то исчез… а Даниэль, устало опустившись на первый попавшийся стул в гвардейской, опять не мог отделаться от смутной тревоги. Что-то было не так… Что-то… эти осторожные взгляды в его сторону. Тихие голоса. Даже кай лекарь, влив в него двойную дозу того самого мерзко-горького отвара, которым отпаивали Каро после ранения, как-то нехорошо отводил глаза и быстро ретировался. И генерал ушел, ничего не сказав…