Императорский всадник
Шрифт:
— Лучше бы тебе заниматься только своими зверями и женой. Пришли сюда Тигеллина, пусть помоет мне голову.
Так немилостиво он меня выпроводил. Но я думал, что понимаю его. Нерон любил Поппею и был оскорблен ее невниманием. Я поспешил к Поппее, желая обрадовать ее, но к моему чрезвычайному удивлению, она оказалась недовольной и даже в ярости разбила вдребезги флакончик с дорогими благовониями. От их аромата голова моя совсем пошла кругом. Лицо Поппеи исказила злая гримаса, и она вскричала:
— Ну, мы еще посмотрим, чья возьмет!
Хорошо помню тот осенний день. Я был у смотрителя городского акведука и упорно пытался убедить его, что в зверинец должен быть проведен новый водопровод. Последнее время по целым дням дул жаркий суховей, поднимая красную пыль, от которой у меня слезились глаза и ломило виски.
Смотрителю акведука приходилось нелегко, потому что патриции и богачи норовили снабдить водой собственные термы, сады и бассейны. Народу в Риме все прибывало, и от этого в городе давно уже ощущалась нехватка воды. Я сочувствовал своему собеседнику, понимая, что положению его не позавидуешь, но взятку давать не собирался. Я считал, что зверинец находится на особом положении и что он просто обязан помочь мне по долгу службы.
Я настаивал, смотритель отказывался. Мы не ругались и даже иногда улыбались друг другу. Я бы с удовольствием махнул на все рукой, если бы не опасался гнева Сабины. Под конец разговора я в сердцах заявил:
— Предписания эдилов и постановления сената о воде я знаю наизусть. Видно, мне придется обратиться к самому Нерону, а он не любит, когда его утомляют подобными пустяками. Боюсь, для тебя это может кончиться гораздо хуже, чем для меня.
Смотритель покосился в мою сторону, желчно усмехнулся и возразил:
— Поступай, как знаешь. Но на твоем месте я бы в эти дни не стал докучать Нерону глупыми дрязгами о водопроводе.
Меня давно уже не интересовали городские сплетни, но все же я рассеянно спросил, в чем, собственно, дело.
— Как, ты и вправду ничего не слышал или же только делаешь вид? — недоверчиво проговорил он. — Отон назначен проконсулом в Лузитанию и должен уехать туда как можно быстрее. Сегодня утром Нерон расторг брак Отона — разумеется, по его просьбе. Все другие дела отодвинуты в сторону, потому что император лично руководит переездом этого невинного создания, Поппеи, во дворец на Палатине.
Мне показалось, что по моей и без того раскалывающейся от боли голове ударили дубинкой.
— Я прекрасно знаю Поппею Сабину! — воскликнул я. — Она никогда не поступила бы так по доброй воле. Нерон насильно переселяет ее на Палатин!
Смотритель покачал головой.
— Боюсь, мы получим новую Агриппину вместо прежней, которая, кстати, обязана покинуть дом Антонии и удалиться в деревню, в Анцию.
Я пропустил мимо ушей его язвительные намеки. Единственное, что отчетливо отпечаталось в моем сознании, было имя «Агриппина». Я сразу забыл о своих страдающих от жажды зверях и высохших бассейнах для бегемотов. Агриппина, вертелось у меня в мозгу, вот кто сумеет уберечь Поппею Сабину от гнусных посягательств Нерона. Кто, как не мать, сможет уговорить своего сына и не позволить ему опозорить самую прелестную и целомудренную женщину Рима! Я во что бы то ни стало должен оградить Поппею, ведь ясно, что ей не под силу самой постоять за себя.
Почти ничего не соображая от волнения, я поспешил к старому дому Антонии на Палатине. Там из-за переезда царила такая суматоха, что никто даже не охранял входа. Агриппина бесновалась от гнева. Октавия находилась у нее. Бедная, молчаливая девочка, единственной радостью которой были почести, воздаваемые ей как жене императора.
Здесь же растерянно бродила по залам ее сводная сестра, красавица Антония, дочь Клавдия от первого брака, и ее второй муж, толстый, меланхоличный Фаусто Сулла. Когда я внезапно появился перед ними, они сразу умолкли и воззрились на меня. Наконец Агриппина опомнилась и воскликнула дрожащим от ярости голосом:
— Ах, какая нежданная радость после стольких лет забвения! А я-то уж думала, что ты не помнишь, что я для тебя сделала, и так же неблагодарен, как и мой сын. Как же приятно, что ты, знатный римский всадник, единственный среди своих собратьев оказал мне такую честь — пришел попрощаться с бедной изгнанницей!
В отчаянии я воскликнул:
— Возможно, я и виноват в том, что забыл о нашей дружбе, но об этом мы поговорим в другой раз. Вырви Поппею Сабину из похотливых объятий Нерона и возьми ее под свою защиту! Твой сын опозорит в глазах всего Рима не только невинную Поппею, но и себя самого!
Агриппина удивленно посмотрела на меня, по качала головой и ответила:
— Я сделала все, что было в моих силах. Я плакала и проклинала собственного сына, желая вытащить его из цепких объятий этой распутной гнусной бабы. Ответом на мои мольбы оказался приказ немедленно покинуть столицу. Поппея, как пиявка, впилась в Нерона, и мне с ней не справиться.
Я попытался было убедить ее, что Поппея желала одного: покоя, но Агриппина лишь презрительно рассмеялась. О женщинах она всегда думала плохо.
— Эта бесстыдница своими грязными чарами вовсе лишила императора разума, — заявила она. — Да, Нерон, конечно, подвержен страстям, но до сих пор я делала все возможное, чтобы он держал их в узде. Об истинном нраве цезаря можно судить по этой его склонности к низменным публичным развлечениям. Я начала писать воспоминания, которые закончу в изгнании, и я не собираюсь ничего утаивать. Я всем пожертвовала ради сына и даже пошла на преступление, за что, надеюсь, он меня простит. Да, теперь я не стану молчать, пусть вся империя знает, кто управляет ею!
У Агриппины неприятно блестели глаза, и я невольно заслонил руками лицо. Потом взор ее остановился на Октавии. Агриппина помрачнела и проговорила тоном пророчицы:
— Я вижу тень смерти на твоем бледном лице. Но все еще может перемениться, если Нерон излечится от своего безумия. Даже император не посмеет пренебречь мнением сената и народа. Эта белокурая нахалка просчиталась. На Нерона полагаться нельзя, ибо он лицедей и лицемер.
Глядя на Антонию, я не мог избавиться от смутного беспокойства. Эта прекрасная белокожая девушка мне кого-то напоминала — кого-то из моего далекого прошлого, когда я был едва ли не мальчиком. И вдруг я точно прозрел. Я вспомнил ее сводную сестру Клавдию, много лет назад беззастенчиво посмеявшуюся над моей любовью. Обескураженный немыслимым обвинением, которое Агриппина обрушила на голову Поппеи, я вдруг перебил ее: