Императрица и ветер

Чурсина Мария Александровна

– Ты же всё решил.
– Она отняла руки от лица и обнаружила на пальцах кровь. Маша опустила голову: вот ещё проблема, оказывается, кровь пошла носом и успела перепачкать свитер. Она нашла в сумке платок.
– У неё справка есть?

– Какая?
– севшим голосом переспросил Луксор.

– От врача. Да ты извини меня за тупое следовательское мировоззрение, но должна быть справка. Документ, - она старательно изобразила типичный образ недалёкого следователя, делая ударение на букву "у".
– Нет документа - нет ребёнка.

– Я не догадался

спросить, - Луксор отпустил её плечо, видимо, сильно обиделся.
– Маша, я обещал на ней жениться, до того, как я тебя встретил.

Кровь остановилась, она задумчиво разглядывала багровые пятна на полупрозрачной белой ткани. Кому-то жениться и ребёнка, а ей только эти уродливые кровавые пятна. Вся жизнь в кровавых пятнах, своих, чужих. Никак же не обманешь Вселенский разум. Шутки у него дурацкие.

– Теперь поженитесь.

– Прости, Маша.

– Толку-то от моего прощения...
– она поднялась и взяла на плечо спортивную сумку. Как говорила Сабрина? Сделай шаг вперёд. Вперёд - это к поезду.

Шёл снег. Невесомые белые хлопья ложились на платформу, Маша подставляла руки - снежинки на её ладонях не таяли. Возникло ощущение, что она пришла на вокзал не уезжать, а прощаться. Маленькие глупые снежинки танцевали в воздухе, не понимая, как жестоко и бессмысленно было мечтать о счастье. Он всё решил, не спрашивая, чего хочет она.

Тоже ребёнка.

Маша отстала на шаг, потом на два шага, а потом подбежала к краю платформы и прыгнула вниз. На соседнем пути стояла электричка. Сердце колотилось как сумасшедшее, люди, нахохлившиеся словно воробьи, почему-то оглядывались на неё. Маша боялась, что застрянет в этом промежутке времени навсегда, но электричка быстро закрыла двери и поползла через замерзшие рощи и жмущиеся друг к другу дачные домики...

– Слушай, Маша, - голос Сабрины оторвал её от размышлений. Маша отвела взгляд от заметённых снегом ёлочек за окном.
– Тут Ольга звонила. Откуда только она мой номер взяла...

– Что говорит?
– удивилась Маша проявлению такого внимания со стороны сводной сестры.

Сабрина отчего-то опустила глаза.

– Она вышла замуж, и оказалось, что она не может больше иметь детей. В общем, она хочет Яну забрать. Они с мужем хотят. И её муж - отец Яны.

Маша осторожно поставила чашку на блюдце и потёрла ладонями лицо. Жизнь не уставала преподносить ей сюрпризы.

Конструктивно!
– напомнила она себе ещё раз.
– Без эмоций.

– Но я же не смогу... она вообще понимает, что это не кукла, которую можно отдать, а можно забрать обратно, - сил не хватало на то, чтобы сердиться. Она вдруг почувствовала, что упираться бессмысленно. Можно выводить какие угодно сентенции, но чьё-то решение, один звонок, и ещё одна важная составляющая её жизни катиться ко всем демонам.
– Нужно спросить Яну.

– Я звонила ей, - Сабрина поболтала ложкой в пустой чашке и вдруг наклонилась и задула свечку. Оранжевый огонёк дёрнулся в своей последней судороге.
– Она согласна.

Вот так

просто сломался мир, который она строила годами, возводила по крупице свой песчаный замок. Теперь у неё нет Яны, нет дома, и скоро не будет работы. Луксора тоже нет, но можно считать, что его никогда и не было. Вокзалы их отношений засыпал снег. Был ли он, или она сама его придумала? Раньше она не отличалась склонностью к фантазированию.

– Ты-то хоть не собираешься уходить от меня?
– голос дрогнул. Маша отняла от лица руки и посмотрела на Сабрину.

– Успокойся, Маша. Если тебя не будет, меня не будет тоже, - широкие рукава её блузки соприкоснулись у неё под подбородком.

– Сабрина, мне нужно кое-что рассказать тебе, но не сейчас, - в последний момент Маша струсила.

– Смотри, это бусинка-папа, бусинка-мама и бусинки-дети... однажды бусинка-мама...

– Маша, - девочка оторвала взгляд от разорвавшегося ожерелья, её лицо почти сливалось с больничной подушкой, - не уезжай.

Боль в её голосе я ощутила настолько остро, что не смогла произнести ни слова - вся хвалёная следовательская выдержка рухнула к демонам, слёзы подступили к глазам. Я не смогла ничего ответить, лишь наклониться к Яне и прижать её к себе, почувствовать её ручку у себя не плече.

– Не думай об этом, - попросила тогда я, пряча свою слабость в её свётлых волосах, - думай лучше о том, как однажды я заберу тебя с собой. Мы будем жить вдвоём в своём доме.

– Вместе?

– Конечно вместе.

– А скоро?
– теперь в её глазах засветилась робкая надежда, что ждать осталось совсем не долго.

– Яна, я не знаю. Я заберу тебя сразу же, как только смогу. Я обещаю. Ты мне веришь?

– Да, - она казалась отрешённой и безразличной, взгляд зелёных, как и у меня, глаз скользил по высотному зданию за окном.

...Когда всё это случилось, я уже могла полностью осознавать происходящее и отвечать за свои поступки. Моя старшая сестра Ольга родила ребёнка. Всё остальное неважно - крики отчима, увещевания мамы. Кто был отцом, для меня тогда оставалось загадкой. Меня ведь ни во что не посвящали, я складывала целую картинку из случайно услышанных слов, мимолётных взглядов, звуков хлопающих дверей. Избавляться от ребёнка было уже поздно, поэтому его решили отставить в детском доме. Я видела её потом - хотя меня и не хотели пускать - живой дрожащий комочек.

Я пообещала себе не бросать её.

– Бусинка-мама, - напомнила мне Яна, и я увидела, что её глаза снова блестят от влаги.

Уходить от неё всегда становилось испытанием для моих нервов. Яна была слабым, болезненным ребёнком, и её миром стала больничная палата. А я мечтала о том, что однажды я вытащу её отсюда. В этот день обязательно должны будут цвести персиковые деревья, а мы с ней сядем в автобус и отправимся в собственный дом. И что бы обязательно было голубое небо. На серое я не согласна. Если оно и сейчас затянуто тучами... какая, впрочем, разница.