Императрица
Шрифт:
Вот уже десять лет я пользовалась благосклонностью Маленького Фазана, и то, что эта плотская страсть не иссякает так долго, граничило с чудом. Несмотря на то что я всегда тщилась доставить повелителю новые наслаждения, предлагая ему у себя на ложе юных девственниц, мне было ясно, что повелителя утомят раз за разом повторяющиеся оргии и он опять придумает себе какую-нибудь влюбленность. К тридцати годам Маленький Фазан стал совсем медлителен и мягок. Я чувствовала себя виновной, ибо это свидетельствовало о том, что в душе его поселилась скука. Пока я искала надежную молодую женщину, способную пробудить чувства Господина, мне сообщили, что тот уже пылает страстью и успел осчастливить избранницу.
Еще когда девочке исполнилось двенадцать лет, слава о ее красоте распространилась в обеих столицах. Великие кланы и придворные сановники посылали к моей сестре своих людей с хорошо подвешенным языком. Моя мать противилась раннему браку. Достигнув восьмидесяти лет, ей было тяжко расставаться со внучкой. Свадебные переговоры то прерывались, то вновь шли своим чередом. Однако все они были несерьезны.
Гармонию воспитывала бабка. Та, что достигла сумерек жизни, души не чаяла в идущей ей на смену заре. Избалованное дитя превратилось в склонного к бунту подростка. По-видимому, очарование недозрелого плода взволновало государя. Не исключено также, что эту рано развившуюся племянницу с детства завораживал недоступный для нее дядя. Широкий выпуклый лоб, волевая складка тонких губ… Увы, Гармония походила на меня во всем, вплоть до вкуса к кровосмешению.
Я закрывала глаза на их тайную любовь. Но Непорочность, обнаружив измену, пришла в исступление. Однажды утром ко мне во дворец примчались испуганные евнухи. Между Госпожой удела Вэй и ее юной соперницей вспыхнула ссора. «Благородная дама ударила дочь по щеке, — сказали мне, — а затем потребовала прочный шнур, чтобы ее удавить!»
Я побежала в павильон сестры. Вопль распорядительницы, объявившей о моем появлении, мигом утихомирил обеих женщин. Непорочность лежала, распростершись на полу. Гармония застыла рядом с ней на коленях. На лице ее, невозмутимом, как железная маска, я не увидела ни следа слез. Опустив долу мрачный взгляд, племянница приветствовала меня сердитым кивком.
— Что все это значит? — осведомилась я. — Вы обе, подняв такой шум во Внутренних покоях, заслужили по двадцать ударов бамбуковой палкой! Подумать только, две женщины из моего клана ссорятся, как озверевшие ведьмы! Нет, вы явно испытываете мои милость и терпение! Уведите отсюда Гармонию, заприте ее и пускай десять раз перепишет «Книгу добродетельной Женщины»!
Как только евнухи увели мою племянницу, я повернулась к сестре:
— Чего ради ты бесишься, забывая о приличиях, что недостойно особы твоего ранга? Прежде чем устраивать подобные сцены, подумай об издевательских улыбках здешних обитательниц и о том, что ты станешь посмешищем для высокородных дам Внешнего двора. Могуществу нашего Дома завидуют все. Зачем давать им возможность сплетничать о нас? А подумала ли ты о Матери? Представляешь, как бедняжке в восемьдесят три года было бы грустно узнать, что ты удавила ее любимую внучку? Твоя нынешняя сверхзнатность требует, чтобы ты служила примером для всех женщин Империи. Ну и как? Достойно ли ты себя ведешь?
Терзаясь стыдом, Непорочность подползла к моим коленям, стукнулась лбом об пол и умоляла ее простить. Я приказала подать нам чаю. Евнух-распорядитель чайной церемонии растолок брикет, вскипятил родниковой воды, ополоснул чашки и дал раствориться зеленому порошку, прежде чем бросить туда щепотку соли.
Сестра поделилась со мной растерянностью и болью:
— Пойми, Сиятельная, я возлагала на Гармонию столько надежд и строила такие честолюбивые планы! Теперь все эти надежды разбиты во прах! Боги разом отняли у меня и повелителя, и дочь. Кто рискнет жениться на девушке, лишенной невинности Сыном Неба? И почему я не выдала ее замуж раньше? Или это боги наказывают меня за то, что не соблюдала надлежащего вдове воздержания?
По ее щекам струились слезы.
— Молю вас, Великая, — продолжала Непорочная, — коль скоро тело моей дочери
Поскольку я не отвечала, Старшая Сестра не унималась:
— Дети приходят в этот мир, чтобы продлить существование клана. Став взрослыми, они выполняют долг по отношению к родителям. Почему эта одержимая злым духом девчонка пожелала украсть самое дорогое, что у меня есть? Чего ради я ухитрилась родить на свет собственную соперницу? Великая Госпожа, заберите ее жизнь, я не против. Благоволите в точности исполнить закон клана. Тех, кто нас бесчестит, следует наказывать смертью.
— Сударыня, вы ревнуете, — подавив жалость, ледяным тоном отозвалась я. — Достойно ли это чувство особы вашего ранга? Вы что, полагали, будто Император принадлежит вам одной и его милость вечна?
Лицо Старшей Сестры исказила гримаса:
— Великая Госпожа, из вашей памяти уже изгладилось, какие страдания вы испытывали, пока две — не станем их называть — простолюдинки были живы. Или вам никогда не хотелось заполучить Императора только для себя — на день, на месяц, на всю жизнь… Я и мысли не допускала, чтобы к нему прикасалась какая-либо женщина, кроме вас. Все эти годы я сражалась за то, чтобы он был только наш. А сейчас мне бросает вызов родная дочь. Закрывая глаза, я вижу на их лицах желание, слышу, как Сын Неба шепчет ласковые слова, улавливаю, с каким выражением он держит ее в объятиях. Я состарилась — мне тридцать семь лет. А Гармония в свои пятнадцать — в расцвете юности и красоты. Как с ней соперничать? И что за подлая измена?! Что за неблагодарность и скандальное поведение! Одна из нас должна умереть!
Я попыталась воззвать к ее рассудку:
— Любезная Госпожа, мне смешно на вас смотреть. Вы, страстная читательница Священных Писаний, еще в детстве излагавшая нашей высокочтимой Матери сутры, до сих пор не поняли, что закон непостоянства распространяется решительно на все, что сердце мужчины более хрупкое, чем осколок стекла, одержимо изменчивостью? Наш Господин никогда не любил одну-единственную женщину. Он гоняется за любовью, за ее трепетом, за новыми и новыми женщинами и свежими впечатлениями. Ни вы, ни я не способны противостоять прихотям его сердца. Это было бы столь же тщетно и самоуверенно, как попытаться заставить солнце не светить, а луну не всходить на небо. Мы можем только смириться.
— Я предпочитаю умереть.
— Сударыня, — еще жестче заговорила я, — вас возвысили до первого ранга, с вами обращаются, как с Принцессой Крови. Вы всем обязаны государю. Обе мы — на закате женской красоты, и нам никогда не вернуть былой свежести. Мы не сумели бы надолго удержать мужчину, жаждущего новой прелести и новых ощущений. Радуйтесь, что благоволение повелителя ограничивается новой семьей и что милость его не завоевала негодяйка, способная оспаривать у меня титул Императрицы. Никогда не забывайте, как окончили жизнь низложенные Вань и Цзяо! Мы тоже могли бы пасть, как они!
Непорочность вдруг вытаращила глаза, потом закрыла лицо обеими руками, издав жалкий, сдавленный хрип.
— Мне все ясно! — воскликнула она. — Несколько лет назад вы толкнули Господина в мои объятия, чтобы я удержала его у вас на ложе. А ныне, сочтя меня старой и усталой, вы стали искать барышню, достойную стать неживой, и вы избрали Гармонию! Вы думаете лишь о том, как бы сохранить свою власть!
Я вскочила с ложа:
— Сударыня, вы свихнулись. За все эти годы я ни разу не думала о собственном счастье! Я выстроила и поддерживала империю нашей семьи, трудилась ради процветания государства. Все, что мне пришлось вынести, преобразилось в шелка, какие вы носите, и в эти роскошные дворцы. Тут нет ни единой нити или зерна, ни крохи вашего позолоченного существования, коим вы не были бы обязаны мне. А сейчас я вас оставлю и подумайте обо всем сказанном.