«Империя!», или Крутые подступы к Гарбадейлу

Бэнкс Иэн М.

Солнечный луч, игравший у нее в волосах, исчез, потому что небо затянули тучи и в зеленом шатре стало еще темнее.

Они частенько обсуждали несовершенство мира, любимые и нелюбимые группы, способы воздействия на родителей с целью добиться более частых встреч, телепрограммы и фильмы, войну и голод, планы на будущее — выбор профессии, свои устремления, виды на рождение детей. Иногда они единодушно решали, что всю жизнь будут вместе, поженятся (или не поженятся), детей у них будет полон дом — или хотя бы двое. А иногда молчаливо подразумевали,

что навсегда останутся двоюродными братом и сестрой, у которых случилась юношеская влюбленность, и станут встречаться только на семейных сборах по случаю свадеб, похорон и юбилеев, в присутствии родителей и своих собственных семей, обмениваться заговорщическими взглядами, улыбаться друг другу поверх голов и, возможно, скромно обниматься в танце, предаваясь воспоминаниям.

Ничего нельзя было знать наверняка. У них ни в чем не было уверенности, даже в себе, и, разыгрывая разные сценарии, они лишь признавались в собственных сомнениях.

— Землю он тоже привез из Гарбадейла, тем же путем, — сказал ей Олбан.

Теперь она сидела и через зеленый полумрак разглядывала почти настоящий каменный склон. Они оба были в джинсах, его футболку за неимением лучшего подстелили вместо одеяла. На ней еще оставалась блузка, хотя верхние пуговицы уже были расстегнуты. Он встал перед ней на колени, взял в ладони ее груди, зарылся лицом в темные, душистые волосы и покрыл поцелуями шею. Она прильнула к нему.

— А землю-то зачем везти? — спросила она.

Он легонько укусил ее за шею, она содрогнулась.

— Это как раз понятно: почва там кислая, богатая торфом. Позволяет выращивать совершенно другие виды растений. — Он постепенно спускался к ее плечу, оставляя зубами едва заметные красноватые отметинки. — Вообще-то в Эксмуре тоже полно торфяников. Наверное…

— Еще, — сказала она.

Он сделал, как она хотела.

Через некоторое время она распрямила плечи, приблизила к нему лицо и сама поцеловала долгим, глубоким поцелуем, а потом отстранилась и сказала:

— Слушай, тогда, на вечеринке у Джилл…

— Ну? — не понял он.

— Я у нее купила пару презервативов.

У него екнуло сердце. Он уставился на нее.

— В самом деле? — неуверенно переспросил он. В горле пересохло.

Она кивнула. У нее расширились зрачки, дыхание участилось. Быстрым движением она убрала приставшую к губам прядь волос и взяла его лицо в ладони.

— Значит… — у него сорвался голос, — ты хочешь?

Она опять кивнула.

— Это самое и значит. — Она встретилась с ним взглядом. — А ты?

— Фу ты, черт. — Почему-то он обмяк, словно перед обмороком. — Извини. Да, конечно, еще как. Давай.

— Берегла их до последнего денька, — торопливо, сбивчиво заговорила она, — но когда твои предки нагрянут, это вообще атас, народу будет много, да к тому же у меня как раз месячные начнутся.

— Ну да, — выдавил он. — Понятно.

— Только одна проблема.

— Какая?

— Придется за ними в дом идти. — Она скривила губы и подняла брови. — Голова садовая.

Он

потянулся за футболкой.

— Где они у тебя?

Она накрыла его руку ладонью:

— Долго объяснять. Быстрее мне самой сбегать.

Он помог ей застегнуть пуговицы на блузке.

— Ты точно решила?

— Абсолютно.

— Серьезно?

— Ага.

Быстро чмокнув его в губы, она вскочила. Подняла голову, огляделась в сумрачном свете дня, качнула волосами.

— Дождик, — сказала она.

Он прислушался. До его слуха тоже донесся стук капель.

— Да, в самом деле.

— Я мигом. — Она выпрыгнула из кустов.

Ему было слышно, как она бежит по кирпичной дорожке.

Он лег на спину, тяжело дыша. Понаблюдал за игрой света и тени на нижней стороне темных листьев. Наконец-то пришел этот миг. Он сел. Неужели правда? Вдруг она передумает? Вдруг ее сейчас займут какой-нибудь домашней работой или отправят по делам и не дадут выйти? Вдруг кто-нибудь нашел эти резинки у нее в тайнике? Вдруг она над ним прикололась и теперь нежится в ванне или сидит на веранде, лакомится шоколадками, листает журналы и потешается, воображая, в каком он сейчас виде?

Поднявшись с земли, он заметался по их укрытию, пригибая голову под сплетением голых ветвей кустарника и переступая через толстое корневище. Нет, она не такая. Некоторые ее подружки любили всякие розыгрыши, но она — он это ценил — никогда в них не участвовала. Могла посмеяться вместе со всеми, если это было что-нибудь безобидное. Конечно, она вернется. Не обманет. Может, ему вначале надо подрочить? Если у них действительно все будет по-настоящему, он, наверное, кончит очень быстро и не оправдает ее ожиданий, так ведь? Или, еще того хуже, кончит, когда станет надевать (или она станет ему надевать) презерватив. Какой позор. И резинка будет испорчена.

Сделав шаг назад, он едва не ударился головой. Ему на лицо упали дождевые капли, просочившиеся сквозь листву. Уже стемнело.

Он взглянул на часы. Может, она и не вернется. Сколько времени ее нет? Надо было засечь время, когда она ушла, — как же он не сообразил? Нет, еще есть надежда — у него, возможно, все получится!

Дождь полил сильнее.

Ее так и не было. Она не собиралась возвращаться. И не стоит обманываться. Она его продинамила. Потому что не надо быть дураком.

Со вздохом он посмотрел вверх и покачал головой. Прислушался к стуку дождя, который забарабанил еще настойчивей. В воздухе потянуло холодом.

Сквозь стук дождя ему послышалось шлепанье кроссовок по мокрой кирпичной дорожке. Он затаил дыхание. Поблизости зашуршали листья, но ее так и не было.

Ему не терпелось выглянуть наружу, но в том месте, где он собирался раздвинуть кусты, мелькнула какая-то тень — это было она, промокшая до нитки, с приклеившимися ко лбу волосами, но улыбающаяся.

— Вот черт, сунулась не в те кусты! — выговорила она, тяжело дыша.

Мокрая блузка облепила ее груди.

Он шагнул вперед и прижал ее к себе.