«Империя!», или Крутые подступы к Гарбадейлу
Шрифт:
— Связаться со мной.
Долгая пауза.
— Нет, зай, не пыталась.
Край виниловой пластинки с еле уловимым ропотом подставляет себя под иголку: глухой, пустой звук, чреватый неизбежностью.
А ему кажется, это кровь хлынула у него из сердца и потекла вниз, через три этажа, на улицу. «Зай». Урезанный «зайчик». Очередное новое словцо. Наверно, Дэн ее так называет. В постели. Или она его. Может, выкрикивает, когда кончает, когда он доводит ее до оргазма. Черт, ясно же, что ловить здесь нечего.
Она садится на пол к нему лицом, прислоняется спиной к дивану, а ноги вытягивает под журнальным столиком, параллельно его ногам.
— Когда
Он так и держит в руке последний косяк. Смотрит ей в глаза, пытаясь представить, через что ей пришлось пройти. А ведь за все эти годы он, терзаясь собственными муками, ни разу по-настоящему не задумался, что выпало на ее долю: она представлялась ему все той же девочкой, только остановившейся во времени, застывшей в прежнем облике, неподвижной, будто попавшей в янтарный или смоляной плен, из которого можно выйти как ни в чем не бывало и продолжить свою — их общую — жизнь с того мгновения, когда развеются злые чары.
Ему и в голову не приходило, что та история могла настолько ее изменить. Даже когда Гайдн сболтнул, что она вернулась в Лидкомб, что у нее новый парень, он просто выбросил это из головы, вычеркнул — и все. Может, Гайдн что-то перепутал, а может, в ней всегда было непостоянство, просто сейчас это выплыло наружу. Все равно ее образ, хранившийся у него в памяти, никак не изменился; эта непостижимая, застывшая икона по-прежнему оставалась с ним, и в глубине души он был уверен, что даже после всех своих скитаний и безумств сумеет пробудить их обоих ото сна: стоит только ее найти — и все будет как раньше. Только сейчас он понял, что это выше его сил, что все изменилось, а главное, изменились они сами.
— Джеймс и Клара твердили, что я всем причиняла зло, — вполголоса продолжает Софи. — Не только им самим, но и бабушке Уин, и твоим отцу с матерью, и всей родне. Даже тебе. А потому мы с тобой должны… то есть я должна, забыть ту историю как кошмарный сон и начать жизнь сначала. Это, мол, единственный путь, единственный выход. Списать все на детскую глупость и забыть. Если не оглядываться назад, все встанет на свои места. Семья успокоится. Я спасу свою душу. А ты меня очень скоро забудешь.
У него наворачиваются слезы, но он пытается их проглотить, стиснув зубы.
— Ну-ну. — Приходится еще раз прочистить горло. — Ты тоже считаешь, что это была детская глупость?
Она смотрит на него долгим взглядом. Джони Митчелл поет о холодной вороненой стали и ласковом огне. В конце концов Софи говорит:
— Ты собираешься закуривать этот чертов косяк или так и будешь мять его до бесконечности?
Они курят последний косяк, передавая его друг другу через стол. В титрах «Преследование школьного автобуса» теперь переименовано в «Задержание школьного автобуса». Звонит Дэн: извиняется, что не сможет приехать — заночует у приятеля в Дэли-Сити. Говорит, что рискованно оставлять ее наедине с таким симпатичным парнем, но типа они же двоюродные, а не озарки какие-нибудь. 52
52
…они же двоюродные, а не озарки какие-нибудь. — Озарки — жители плато Озарк, высокогорного региона в центральной части США,
Они приканчивают бутылку.
Поднимаясь, она вынуждена опереться на край дивана; сама не ожидала, выдает: «О-ля-ля!» — и ставит The Waterboys, «Это море». 53
— Узнаешь?
Этот альбом вышел как раз в то время, когда их разлучили.
— А как же, — говорит он ей. — Узнаю.
Пошатываясь, она стоит около музыкального центра, между колонками: голова опущена, глаза закрыты, руки подняты вверх, пальцы сцеплены.
Он резко разворачивается и некоторое время наблюдает за ней.
53
…ставит The Waterboys, «Это море». Этот альбом вышел как раз в то время, когда их разлучили. — Альбом «This Is the Sea» этой британской рок- (а затем и фолк-) группы вышел в октябре 1985 г.
Она поднимает на него глаза:
— Потанцуем?
— Тебе придется уйти, — говорит она ему.
— Что, прямо сейчас?
— Не обязательно сейчас, но до возращения Дэна.
— С какой стати?
Хотя, конечно, он знает ответ. Старается не выдать обиду.
— Чтобы не усложнять. Да и врать я не очень-то умею.
— Но почему я должен уходить, если?..
— Послушай, Олбан, это совсем не значит, что мы опять будем вместе. Он с минуты на минуту вернется. И я останусь здесь.
Они впервые занимались любовью в постели.
— Допустим, но ведь…
— Скажу ему, что мы разругались. Поссорились. Семейные дрязги. Придумаю что-нибудь. На это меня хватит. Но при тебе — не смогу.
Он тянет время, привлекает ее к себе, поглаживает волосы, незнакомый худенький бок, бедро, накрывает ладонью нежную, уменьшившуюся грудь.
— Ладно, — говорит он.
Протянув руку, она тянет на себя скомканную простыню.
— Мне еще нужно вот это застирать. — Она тяжело вздыхает, мельком смотрит на зашторенное окно и откатывается на край кровати. — Господи, уже светло; шевелись давай быстрее. Если я сейчас спущусь в прачечную, то к его приходу успею это высушить и вернуть на место.
Он помогает ей снять простыню, а про себя спрашивает, когда она успела стать такой предусмотрительной, такой опытной, такой хозяйственной.
Они прощаются в подвале дома, прямо в прачечной; высокое замызганное оконце вровень с тротуаром едва пропускает бледно-розовые лучи солнца. Она не позволяет ему глубоких поцелуев и отрывает его руки от своих ягодиц; стоит ему заговорить о главном, как она отрицательно качает головой.
Прижимаясь лбом к его лбу, она шепчет:
— Напрасно мы это сделали.
— Совсем не напрасно.
— Нет. Нет. Напрасно.
Много позже ему становится известно, что Дэн мгновенно обо всем догадался и тут же вышвырнул ее на улицу.
Из той суммы, что была в конверте Блейка, после поездки в Лиму осталось не менее пяти сотен; пропотевшие банкноты, примотанные к лодыжке, спрятаны у него в носке. С лихвой хватает и на такси до вокзала, и на железнодорожный билет до Л.-А.
Через месяц с небольшим начинается учебный год в университете.
Софи его избегает.