Империя, не ведавшая поражений
Шрифт:
— Разве не все мы этого заслужили? — задумчиво сказал Мика.
— Воистину так, — провозгласил Святоша. — Грехи душ наших… — Он не договорил, затем продолжил: — Вопрос в том, правильно ли мы станем поступать?
У Мики клюнуло. Он вытащил еще одну проклятую акулу. Эта оказалась более сговорчивой. Или мы лучше научились с ними управляться.
— Малыш, не знаю, что и думать. Вот в чем дело. Порой сам чуть ли не схожу из-за этого с ума.
По другую сторону от Малыша опустилась чья-то тяжелая туша. Повернувшись, я
У него было имя, Торфин-что-то-там, но никто никогда его так не называл. Он постоянно молчал — вряд ли за все время, проведенное на борту «Дракона», он произнес больше двадцати слов. И сейчас он тоже ничего не говорил, просто смотрел на меня и Мику.
Когда-то мы пытались его убить — до того, как он стал членом нашей команды, когда мы еще были морскими разбойниками. Мы атаковали его корабль. Он пытался взять нас на абордаж. Мы с Микой сбросили его за борт.
А потом он оказался на том итаскийском корабле, и Колгрейв решил, что он должен заменить Умника или Вельбота.
Мы заключили договор о взаимопрощении — без единого слова.
— На моей родине есть легенды об оскореях, — сказал тролледингец. — О Дикой Охоте. О проклятых душах, которые верхом на адских конях охотятся в горах на живых.
Малыш протянул ему крючок и кусок лески, и он начал с ними возиться.
— К чему ты клонишь? — спросил я.
— Мы — оскореи моря, — он наживил крючок и бросил его за борт. Мы ждали. Наконец он продолжил: — Про Диких Охотников говорят, что они никого так больше не ненавидят, как друг друга.
Мы снова подождали. Но больше он ничего не сказал.
Этого было достаточно, чтобы заставить меня задуматься.
В словах его содержались и истина, и вопрос — в обычной уклончивой манере тролледингцев.
Ненависть всегда оставалась чувством, объединявшим всех на «Драконе». И мы ненавидели друг друга больше, чем кого-либо еще.
Но теперь мы начинали более или менее ладить.
Остальные тоже это заметили. Даже Малыш.
— Что это значит, Лучник? — спросил парнишка.
— Не знаю.
Перемены происходили все быстрее. Я больше не узнавал самого себя. Впрочем, знал ли я себя когда-либо по-настоящему?
На носовую палубу неуклюже вскарабкался Толстяк Поппо, еще раз подтвердив изменившееся отношение команды ко мне.
— Добро пожаловать на философскую беседу, Поппо, — сказал я. — Что заставило тебя поднять сюда свою задницу?
Он был настолько толст и ленив, что редко двигался с места, если на то не возникало крайней необходимости.
Поппо опустился позади меня на колени и прошептал:
— Там, среди деревьев на том берегу бухты. Под большим мертвым стволом, который вы называете виселицей.
Я посмотрел в ту сторону и понял, что он имел в виду.
Их было четверо, одетых в мундиры. Солдаты.
Медовый месяц подошел к концу.
— Мика, спустись вниз и вытащи на палубу Старика. Скажи ему, пусть взглянет, что там под «виселицей». Постарайся, чтобы все было как бы между делом.
Колгрейв заперся в своей каюте и оставался там с тех пор, как мы бросили якорь, изучая колдовские предметы. Вряд ли ему понравилось бы, если бы его побеспокоили зря.
Но дело не терпело отлагательства.
Возможно, я ошибся. Остальных из нас могли не узнать. Мы пользовались немалой известностью, но в нашей внешности не было ничего выдающегося. В отличие от Колгрейва.
Подняв лук, я тихо натянул тетиву под прикрытием фальшборта.
Колгрейв вышел из своей каюты, одетый как ко двору. Мика семенил следом за ним. Капитан поднялся на корму и устремил мрачный взгляд единственного глаза на солдат на берегу.
— Мертвый капитан!
Над водой разнесся истошный вопль. Затрещали кусты. Вскочив на ноги, я натянул тетиву.
— Это они! Это Стрелок!
— Пусть бегут, Лучник.
Я расслабился. Колгрейв был прав. Не было никакого смысла тратить зря стрелы. Все равно в них всех было не попасть сквозь деревья.
И все же проучить их следовало.
Один из них повернулся, глядя сквозь небольшой просвет в листве. В руках он держал щит с гербом в виде стоящего на задних лапах грифона. Я выпустил стрелу, которую мне не было жаль, и она вонзилась в глаз грифона.
Умение мое никуда не делось. Сколь бы ни прошло времени, мои стрелы продолжали лететь точно в цель.
У солдата отвалилась челюсть. Я издевательски поклонился.
— Не слишком умно, — сказал Святоша.
— Не смог удержаться. Я должен был это сделать.
Черные птицы над головой проклинали меня на своем крикливом языке. Я вызывающе посмотрел на них.
Мое мастерство стрельбы из лука было единственным моим искусством, единственным способом бросить вызов вселенной и ее порокам. Мне важно было показать, что Лучник жив и здоров и что его стрелы все так же смертоносны. Словно надпись на стенах времени, кричащая: «Я ЖИВ!»
Колгрейв поманил меня к себе.
Я натянул сапоги, думая, что сейчас мне влетит за невыполнение приказа…
Но капитан ничего не стал говорить про мой выстрел. Вместо этого он собрал Тока, Худого Тора и меня, после чего сказал:
— Пора принимать решение. Через два дня весь остров будет знать о нашем возвращении. В Портсмуте узнают через три дня, в Итаскии — через четыре. Они больше не могут нас терпеть, и наше возвращение напугает их настолько, что они пошлют против нас все корабли, что у них имеются. На этот раз они не станут доверять колдунам. Они уничтожат нас окончательно и бесповоротно, чего бы им это ни стоило.