Империя

Изверин Алексей

Тело Ивы было теплым и доступным, романтический полумрак, свечку достаточно задуть одним движением.

Так мы и поступили.

* * *

Нет, надо уходить отсюда как можно быстрее. Пока еще есть время. Пока я еще могу и хочу уйти. Пока еще староста не решился на более крутые меры…

Утренний свет серебрился на пышных волосах Ивы, на моей груди, до половины прикрытой грубым одеялом с вылезшими из краев толстыми серыми нитками. Грусть острой занозой засела где-то у меня внутри, и

я никак не мог понять, в чем же ее причина, что же делать дальше. Какое-то странное оцепенение навалилось вдруг большой темной волной, сковало мысли и размышления.

Не хотелось думать ни о чем. Вообще ничего не хотелось, а уж вставать и куда-то идти особенно.

Ива безмятежно спала. Пухлые губки чуть надулись, я чувствовал теплое дыхание девушки на плече. Лицо Ивы дышало умиротворенностью и покоем женщины, лежащей рядом со своим мужчиной в постели, полностью испытавшей все то, на что надеялась.

Но какая она еще ребенок!

Не было никакой возможности встать с кровати, не потревожив ее сон. И потому я остался лежать, глядя в неструганные доски потолка и совершенно спокойно считая в них трещины.

Ровные щелочки, расколовшие старое просушенное дерево, нахально вились по полотку, в самых больших из них торчали кусочки мха, а одна, ну уже просто огромная, в углу, тянулась и тянулась, и исчезала под стеной. Сколько вот их, и ни одна не пересекает другую, все они рассекают доски потолка, и если только соприкасаются друг с другом. И тогда одна из них растворяется в большей…

Когда считать надоело, стал смотреть в окно, на синее-синее небо. Окно было открыто, не было тут никаких стекол, только тонкие занавески, да и зачем тут стекла, и так тепло и хорошо. А при непогоде можно закрыть ставни, и снаружи о них будет тщетно биться ледяной дождь.

Ветерок раздувал занавески, и я видел кусочек рваной синевы, лениво тянувшейся от края и до края, огибавшей всю эту планету, накрывшей исполинской величественной сферой этот мир.

На земле такого неба не бывает, уже очень давно не было. Мягко-синие, теплое, как губы Ивы, легкое, воздушное, бездонная чаша над головой — вот это небо старой Земли, той, что осталась только в выпусках «Национальной географии» века от двадцатого. Иногда его можно еще увидеть даже в наше время, но и то не над всеми ЭБР. А тут небо синее, злое. Это не бездонная чаша, это злой стальной меч, синева хорошей старой стали, из которой ковались клинки. А закалялись такие клинки непременно на крови…

«Надо бы подновить хижину. — Коварно влилась в мои мысли скромная мыслишка. — Законопатить крышу мхом, пол покрыть нормальными досками. А то так все ноги занозами иссадишь…»

И тут, в этот самый миг, я опомнился. Бог ты мой, до чего дошел! Да на кой черт мне сдалась эта деревня!

Ива вздрогнула во сне.

Я погладил ее по гладкой изящной спине. И прошептал:

— Спи, милая.

— А серый колокол уже был? — Сонно потянулась она, теснее прижимаясь ко мне.

— Да вроде был. — Неуверенно ответил я. — Это три удара подряд?

— Ох… — Она встрепенулась. Уперлась локтем мне в живот и привстала, глядя в окно. — Я что, проспала?

— Проспала что? — Спросил я. — У тебя, вроде, работы никакой нет…

— Кен… — Она рухнула обратно. — А мы ночью…

— Тихо. — Я прикрыл ей рот ладонью. — Ночью — то было ночью, а сегодня — день…

Глава 10

Однажды меня позвали помочь. Пройдя обряд посвящения в хайстаниты, я стал чуть более своим, чем раньше, и теперь мог полноценно влиться в общину.

Соседу потребовалось починить крышу, а поскольку все сыновья почтенного Топорища, Второго охотника, первого и ближайшего помощника Главного Охотника, подались на охоту куда-то далеко, а дома остались лишь совсем малыши и женщины, пришлось бы нанимать кого-то. А тут — сосед! Да еще вроде как Ветка, его дочь, за мной ухаживала… Значит, что должен.

Когда здоровенный седой мужик, бородатый и массивный, как бульдозер, осторожно постучался в мою калитку, я поначалу опешил. Ива как-то мне говорила, что тут живет второй помощник, тот, кто вполне мог бы стать Главный Охотником, да не стал, потому что Хайст того не восхотел. Ну и кем же ему был стать, как не Вторым Охотником?

Какие же здоровые все же тут люди. Кряжистые, мощные, они всегда походили на не выкорчеванные пни, перед которыми спасует даже наша техника. Уцепились всеми корнями — ногами да руками — в мать сыру-землю, и держаться за нее, и живут с нее, и не знают, как можно жить иначе. Да и не хотят, наверное, что-то знать, потому что главное для них, их самая такая добродетель, возведенная в ранг святости — чтобы все было хорошо. Чтобы не обидеть никого, чтобы выросли здоровые крепкие дети, такие же кряжистые и не выкорчевываемые, чтобы они тоже родили своих детей, и чтобы никогда не угас бы род крестьян на этой земле.

Я нутром понял, что сейчас надо выйти, что сейчас свершается какой-то ритуал, которому лучше подчиняться, если я действительно хочу стать тут своим.

Синие глаза из-под кустистых бровей требовательно глянули на меня.

— Доброго дня тебе, сосед.

Ива, выскочившая было за мной следом, сразу же осеклась и остановилась в дверях, дальше не пошла.

— Доброго дня тебе, сосед. — Как эхом, отозвался я.

Мужик помялся.

— Могу я войти? — Спросил он как-то неловко. Показалось, ну как такая громада может быть неловкой, но все же именно такое ощущение у меня возникло, слоник в посудной лавке, осторожно пождавший колонны-ноги и втянувший голову в туловище…

— Проходи, сосед. — Я быстро распахнул калитку. — Проходи, я совсем не знаю обычаев, у нас в таких случаях было принято гостя приглашать в дом.

— Диковинный обычай. — Сказал мужик, зыркнув на меня еще раз. — Только у нас не так, у нас гость сам должен в дом идти. Злые духи не могут войти в чужой дом без приглашения, даже если они примут человеческое обличие.

Я молча посторонился, и здоровенный тип вошел в дом.

Как моя хата не рассыпалась, я не понял. Шаги его, тяжелые и гулкие, вышибли пыль из неплотных стен и из потолка. Ива вывернулась откуда-то из-за моей спины, быстро поставила на стол тарелку с очищенными тановыми стебельками, и так же незаметно куда-то исчезла.