Импровизация на тему убийства
Шрифт:
В моей прихожей, заваленной строительным хламом, в моей новой серой и узкой жизни Ник выглядел слишком высоким, слишком чужим. Снимая кроссовки, он разглядывал меня, видимо делая какие-то свои выводы. Наконец поделился ими и со мной:
– Ты очень замученная.
– Коньяк будешь?
– Когда я отказывался? Я должен поблагодарить тебя за Ритку, – сказал он, усаживаясь на мой продавленный диван.
– Да ничего, мне было не трудно. Почему Жанна ее не встретила?
– Она попала в аварию. Прямо в то утро, когда Ритка приехала.
Новости о Жанне обсуждать
– Как фестиваль? – спросила я равнодушно.
– Отлично. Все получилось.
Мы помолчали немного, а потом Ник с очаровательной бестактностью поинтересовался:
– Ты знаешь, что случилось с Ермоловым?
Я сглотнула ком в горле и ответила:
– Его убили.
– А мне Пряник сказал, что парень застрелился. Меня больше волнует, что из моего револьвера. То есть… – начал он оправдываться, видя, что я изменилась в лице. – Парня мне очень жалко, он был хорошим человеком.
– Вы с Пряником говорили… обо всем?
– Еще бы. Он совершенно подавлен! Никогда не думал, что Андрей так любит Кристину. Я с ним прошлые сутки пил. Говорили за жизнь, за смерть. Но на один вопрос так и не смогли ответить: кто привез твоему парню мой револьвер? Скажи честно – не ты?
– Господи, да зачем? Или ты думаешь, что я и застрелила Игоря и Кристину?
– Нет, но револьвер мог привезти только тот, кто в моем доме живет или часто бывает. Понимаешь, это все выглядит так странно. Ведь можно черт знает что подумать: ты приехала к Игорю и увидела у него Кристину… – Ник пожал плечами. – Если в милиции узнают, что это мой револьвер, – меня на допросы затаскают. Он – любовник моей жены! Вот черт, кто ж его убил, если не я? – Сухарев рассмеялся, но не привычным скрипучим смехом, а почти весело, как человек, который пытается смехом отогнать неприятности.
– И у тебя нет алиби, – подсказала я. – В ночь убийства ты был в городе, а потом пропал в неизвестном направлении.
– Есть у меня алиби, не переживай! Я всю ночь был в «Джазе». После того как с тобой поговорил, сразу уехал и вернулся только к утру. Меня там пятьдесят человек видели. Потом я вернулся домой, собрал Митьку, и мы отправились в его летний лагерь. – Ник снова задал плохой вопрос: – А Кристина? Откуда она взялась?
Мне вдруг захотелось рассказать Нику все – и я рассказала. Про то, как нашла тело Игоря, про Кристину, про ночь, проведенную во дворе. Про похороны. Рассказала я и про «опель». Ник уточнил – красный «опель»? Я подтвердила. У Жанны тоже… Я ответила, что и это мне известно.
– Жанна как раз на том самом «опеле» и разбилась. Еще восьмого утром. То есть как раз после смерти Ермолова и Кристины. Врезалась в ограду. Уже три – или четыре? – дня в себя почти не приходит. Бредит, несет всякую ересь, кажется, не понимает, что произошло. Один раз узнала меня и говорит: диск Мите отдать надо. Ну или что-то такое. При чем тут диск? Митька приедет, надеюсь, ей уже лучше станет… – Ник рассказывал все это вовсе не мне. Скорее самому себе. Глянул на меня, осознал что-то свое, мужское, и тогда пояснил: – За ней на самом-то деле в больнице и присмотреть некому. Если процесс не контролировать, никто из персонала и не подойдет. Кстати, с ней в машине еще какая-то женщина была. Клиентка, наверное. Тоже стукнулась прилично.
– А ребенок? – решилась я.
– Какой ребенок?
– Накануне моего ухода Жанна сказала, что беременна от тебя. Ты не знал?
Ник широко раскрыл глаза. А потом рот.
– Неужели ты ей поверила? Ты думала, что я мог спать с Жанкой?
Он надулся и замолчал, а я вдруг вспомнила о своей новой жизни. Не стоит забывать, что теперь у каждого из нас своя дорога.
Добавив в стакан еще коньяку, я решила, что сегодня напьюсь. Завтра – тоже. И потом постараюсь с бутылкой дружить. Видимо, не разобраться мне в этой истории. Смерть Игоря останется загадкой. Двадцать лет спустя напишу об этом мемуары.
По-видимому, я стала клевать носом, потому что Ник вдруг поднялся с дивана, и я ощутила прикосновение его сухих губ к своему лбу. Три секунды – и хлопнула входная дверь.
…А спустя всего час я снова услышала его голос. Он позвонил, чтобы сказать страшное:
– Митьку похитили. Я сейчас увидел записку на своем столе.
Его голос звучал так, будто он звонил напрямую из ада. Мне показалось, что он не только очень расстроен, но и страшно зол. Скорее всего, это было правдой.
– Что в записке?
– На листке бумаги наклеены слова, вырезанные из газеты. Нет, скорее из журнала. Эти буквы глянцевые. Они хотят десять тысяч баксов.
– А в лагерь ты звонил? Вдруг это шутка?
– Да, позвонил, сразу же. Оказывается, они думали, что Митька сбежал. Не хотели панику поднимать, сами искали. Скоты, сволочи! Я убью их!
В трубке было слышно, как он, пытаясь успокоиться, набирает в легкие воздуха и судорожно выдыхает…
– А давно?
– Да почти сразу, еще десятого… Сначала я найду Митьку, а потом убью всех в этом лагере!
– Но что теперь делать? – Я ощущала приближение паники. Мне не пережить, если еще и с Митькой что-нибудь случится.
– Позвонил в милицию, они приехали, взяли листок, сняли отпечатки. Я рассказал, что знал. Завтра поеду к следователю. Это тот самый, что дело Ермолова ведет.
– Ник, я с тобой поеду.
– Да, хотел тебе предложить. – Он снова вдохнул воздух и на выдохе сказал: – Ты не переживай слишком, надо много сил… Все будет хорошо, надо только… Ладно, до завтра, жди меня в полдевятого.
12 июня, утро
Тело Игоря с маленькой дырочкой во лбу стало той самой точкой, от которой раскручивалась некая спираль несчастий, то ли взаимосвязанных, то ли по случайности совпавших во времени.
Этой ночью сон принял иную форму, ужасную, бредовую. Мне мерещился рыжий Митька, плачущий в школьном коридоре, а когда я спрашивала его, что случилось, – он говорил, шмыгая мокрым носом, что его похитили… Снился Игорь, смеявшийся над чем-то, над каким-то анекдотом, в котором речь шла о револьвере…