In Vino
Шрифт:
Понимая, что отступать некуда, Сырников подумывал уже было согласиться с требованиями рэкета, но прошла неделя и Хохов не появился. Прошло ещё три дня, и Сырников узнал от ребят из клуба, что Ваня-Чугунок внезапно был вызван в Москву к сочень серьёзным людям и что у него самого крупные проблемы. Оказалось, что, накопив первоначальный капитал, Иван Иванович решил распространить своё влияние на Москву и Подмосковье и, не взвесив последствия, открыл в Химках два охранных агентства «Защита Х» и «Защита ХХХ», а также склад безакцизного табака, а ещё (совсем не подумавши) и подвал с контрабандным анаболическим спортивным питанием. Крышевать он задумал себя сам, через эти самые агентства, но не тут-то было. Спортивные анаболики уже давно курировала команда доцента Киреева с серьёзными силовиками в составе. Сам Григорий Алексеевич Киреев к тому времени стал необыкновенно влиятельным человеком в мире спортивной фармакологии, а ещё он был тестем Максима Довганюка.
В наказание за наглое вторжение в чужой бизнес московский «совет» решил конфисковать у Хохова все склады с их содержимым, автомобиль Мерседес и особняк в Зарецке. Максим, ставший правой рукой Киреева, был отправлен на берега Летки для наведения там порядка и оформления передачи огромного хоховского дома.
… Старые друзья уже три часа сидели на открытой веранде лучшего городского кафе «Субмарина» и пили настоящее бордо, о котором Сырников мог раньше только читать во французских романах или у Пушкина. Шато Дуази, Шато Курбаньё, Анжелюс, Ле Клементен! Эти названия звучали как привет из иного, фантастического мира; бутылки со строгими этикетками привёз с собой Довганюк, заделавшийся ценителем хороших вин с подачи своего тестя, объехавшего весь мир и бывшего записным франкофилом. Теперь и Максим возил хорошее вино с собой всегда, когда приходилось ехать в провинцию. Они с Антоном посмеялись, вспомнив канистру молдавского «сушняка», и Максим сказал:
– У меня ведь дома «Шато Озон» припрятано, три бутылки восемьдесят второго и две – девяносто шестого года. Приезжай, Женька рада будет, разопьём мою коллекцию. А то мои друзья либо водку, либо текилу предпочитают. С солью.
Тут Сырников достал из-под стола клеёнчатую сумку и извлёк из неё газетный свёрток.
– Тебе, – сказал он просто.
Довганюк развернул газеты и извлёк на белый свет пару снежно-белых кроссовок Пума дизайна конца восьмидесятых годов.
Через пару минут Максим плакал светлыми слезами и без конца хлопал по плечу Сырникова. Эти кроссовки, такие же, как были на ногах Довганюка в тот злополучный вечер, Антон извлёк из старого чемодана, где хранил ненужные вещи. Он так и не одел их ни разу, привёз из столицы в Зарецк и надолго забыл об их существовании. И пусть они были на два размера меньше ноги Довганюка, теперь они были орошены слезами ностальгии и благодарности, после чего друзья заказали бутылку водки и варёные яйца под майонезом. А ещё Максим сообщил, что его тренер, Палыч, умер от цирроза печени, и они выпили за упокой его души, хороший был человек.
Тут-то Сырников и рассказал старому товарищу о проблемах с Хоховым, на что Довганюк только загадочно улыбнулся и поманил пальцем одного из своих телохранителей, с отрешённым видом сидевшем за столиком у входа за единственной чашкой чая.
– Миха, сгоняй-ка по-быстрому за Хоховым, – распорядился он и разлил оставшуюся водку по рюмкам.
Через двадцать минут привезли Ивана Ивановича, который подсел за столик к изрядно захмелевшим друзьям, напряжённо посмотрел на Антона, но промолчал.
– Что за машина у тебя была? – Спросил Максим Сырникова, отправляя половинку яйца в рот.
– Жигуль, «четвёрка» восемьдесят пятого года с верхним багажником, – ответил тот. – Битая в переднее крыло. Дважды. В салоне не курили.
– Так, Иван, – Довганюк посмотрел в пустую рюмку, – слышал? Новая девятка с кожаным салоном и музоном «Пионер». Завтра утром, до моего отъезда, деньги привезёшь Антохе прямо в его зал. С тебя…
И он назвал сумму едва ли не вдвое превышающую стоимость новой «четвёрки». Сырников только крякнул.
– Иди, – повёл подбородком Максим в сторону Хохова.
Тот молча встал и пошёл к выходу.
– Да, и ещё! – Бросил ему вслед Довганюк, но Хохов не остановился. – Если тебе что надо будет от моего друга, ты прямо мне звони!
Девятку он на следующий день пригнал, хоть и далеко не новую, но с кожаным салоном. Сырников сразу же продал машину, чтобы не светиться, и история до поры до времени забылась.
…Уже к вечеру весь город знал, что владелец ресторана Кондиция объявил открытую немотивированную войну самому Ивану Хохову, избил его бейсбольной битой (по достоверным данным, отягощённой куском свинца), стрелял картечью по новенькому «Кайену» (восстановлению не подлежит, в решето) есть раненые (в том числе случайные прохожие), летальных исходов и разрушений нет. Пока нет.
А следующим вечером в "Кондицию" приехал Хохов-старший в сопровождении двоих соратников. Одного Сырников видел впервые. Это был элегантный молодой человек в ярко-синем шерстяном костюме и изящных очках в золотой оправе. Он пристально, почти не мигая и не проявляя эмоций, разглядывал витрину ресторана, массивную дубовую дверь медными ручками, даже поколупал ногтем доску с рукописным меню.
Второй спутник Ивана Ивановича был хорошо знаком Антону. Володя Сарафанов был лучшим боевиком подпольной империи Вани-Чугунка, сочетая в себе недюжинную силу, отчаянную смелость и верность делу. За последние пять лет он немного оплыл и подобрел, а жена родила ему двоих дочерей, что действует на любому мужчину как солнечный луч на пачку сливочного масла.
Володя был то ли дальним родственником двоюродной сестры Хохова, то ли близким сродником его любовницы (правда, какой из них?), в то же время некоторые знатоки уверяли, что Володя – брат первого мужа нынешней жены Ивана Ивановича или даже племянник его кумы, а может статься, что с самим шефом они на одном солнце онучи сушили, что выводило простого телохранителя совсем на другую, более высокую орбиту народного уважения и ненависти; но оставим эту санта-барбару, в которой разобраться нам, не будучи коренными жителями Зарецка, не суждено.
Гости взяли быка за рога сразу, с порога. Хохов кипел, извергал проклятия и постоянно трогал тылом ладони разбитую губу, а молодой франт хоть и обращался к Сырникову «Антон Тимофеевич», но за его показной вежливостью крылся жестокий прагматизм, требующий сатисфакции. Звали юношу Никитой Германовичем, и он представлял московскую крышу хоховского бизнеса, поскольку беспредельничать после памятного случая с машиной, Чугунку резона не было. Молодой юрист должен был утвердить приговор и проследить за его точным исполнением, а роль Сарафанова была в деле очевидна, поскольку пострадавший помимо денег требовал телесных повреждений для обидчика, вплоть до переломов пальцев. Никита Германович, прежде чем утвердить сумму компенсации и количество переломов, предоставил (всё-таки, выпускник университета) слово ответчику и Антон перешёл в наступление. Оказалось, что о рэкете своего сына в отношении зарецкой шоколадницы отец ничего не знал, и эта новость сбила Хохова с боевого настроя. Осознав, что произошла ошибка, а у нападавшего был некий, пусть надуманный, повод, Никита Германович надолго призадумался: обе стороны имели аргументы как «за», так и «против». В конце концов, с трудом выдержав мхатовскую паузу Сырников выложил свой козырь:
– Боюсь, что платить придётся тебе, Хохов, – сказал Антон. – В субботу – открытие магазина с шоколадом. Приходи, тебя будет ждать сюрприз. Наш старый знакомый, Максим Довганюк, приедет со всем семейством на праздник. Тогда и поговорим. Сову хочешь попробовать?
Прозвучало это двусмысленно, с нотками угрозы, и Хохов покраснел, как варёная брюква, а Московский гость с удивлением произнёс своим высоким голосом, «акая» и растягивая гласные:
– Подождите, зачем сразу сову… Я хорошо знаком с Максимом Петровичем, поскольку сопровождал несколько его крупных сделок и даже обедал в «Бристоле» с ним и его супругой Евгенией Серафимовной. Мы пили замечательный «Ла Дам де Монроз», и, пусть я предпочитаю белую Бургундию, это бордо неплохо сопровождало консоме со спаржей и голубей, зажаренных с чёрным перцем и салом…