In Vino
Шрифт:
– Так ты пиво не варишь? – Костя был немало удивлён, а Ярослав покачал головой.
– А ты что, чай выращиваешь? Ведь нет? – Невозмутимо парировал Сырников. – Конечно же, мы возим словацкое пиво с заштатного деревенского заводика, это дешевле, а качество, кстати, высокое. А ещё мы ёмкости от аммиака взяли на распродаже, отмыли, трубки и манометры приварили, начистили, установили в пивном зале – народ приветствует эту инсталляцию! Можно подумать, ты не продаёшь какой-нибудь «молочный улун» с ароматизатором идентичным натуральному!
Костя смутился:
– Это красивая легенда, её приходится поддерживать.
– Ну! И я об этом: продавай, что покупают. Но ты – отступник. Променять шардоне на эту зелёную бурду? Да посмотри на себя со стороны! Ты чай описываешь через вино, только что сравнил
– Антон, оставь Костю в покое, тебя послушаешь, всё через вино получается. А то он из самадхи выйдет, нам мало не покажется! – Без улыбки на лице, то ли в шутку, то ли в серьёз сказала Анита. И то правда, в те годы, когда Хохов и Сырников открыли секции кун-фу, Костя был самым многообещающим бойцом, единственным, кто мог составить конкуренцию самому Антону.
Костя с растерянным видом обречённого, ведомого на казнь подлил себе перестоявшего чая и начал манипулировать с чашей справедливости и гайванем. Потом, взяв со стола чайник ушёл за новой порцией кипятка.
– Ты что пристал к человеку, – делая маленькие глотки из глиняной пиалы сказала Анита Антону. – Чай у него не плохой.
– Отличный у него чай, честное слово! – Сырников подлил себе в пиалу из гайваня и тут же начал пить. – Только я всякие искусственные навороты не люблю. Ладно бы он для посетителей это всё делал: шоу официанток в шёлковых ги, воскурение палочек из муравьиного дерьма, холмистые пейзажи с драконами, джонки с гейшами. Но сам-то он зачем погрузился в эту муть? Лубочным буддизмом от него за версту воняет. А ведь русский, православный человек! Я всю жизнь единоборствами занимаюсь, но клоуном не стал, и не стремлюсь к рисовой нирване, поскольку нам это чуждо по природе.
Анита, нарочито громко причмокивая, пила улун и исподлобья смотрела на Антона.
– А ты сам-то? – Вдруг хитро прищурилась она. – Коли природный русак – пей водку!
– Современная водка? Зло! – Парировал Сырников с холодной уверенностью. – Почему? Потому что рафинированный продукт, ректификат. В нём нет души, это алко-андроид. Вино – новая концепция здоровья нации, поверь мне как учёному, спортсмену и сомелье.
– А вот мы теперь заварим зрелый пуэр, – как-то виновато проговорил Костя, подойдя к столу с полным чайником.
– Да-да, с ароматом итальянской сыровяленой колбасы и старого бароло, – кивнул Сырников. – Мы любим такое сочетание.
Анита тихо фыркнула, Ярослав тоже заулыбался и принялся за яйцо-пашот с овощами.
Через полчаса все разошлись и Ярослав остался за ширмой один. Он заказ ещё чаю и достал из сумки тетради, что приобрёл сегодня у «археолога».
«О жизни, виноградарстве и Великом Вине», – было написано на каждой из них, но чуть ниже стояли цифры 1 и 2.
Ярослав открыл первую тетрадь. Почерк Баграта, немного угловатый, крупный, плотно заполнял страницы, некоторые буквы имели завитки, напоминавшие вьющуюся виноградную лозу, на первой странице были какие-то цифры, возможно, расчёты, далее следовало несколько пустых листов, между которыми были проложены красноватые пятипалые виноградные листья. Потом следовал короткий текст:
«Только служение Истине имеет значение. А ревностное, даже героическое следование пороку и заблуждению не имеет оправдания, поскольку не имеет конечной цели. Чем более бескорыстно и усердно человек следует по пути, ведущему его от Бога, тем более наглядной и поучительной является пустота его жизни, будь ты Бонапарт, Генеральный секретарь или обладатель несметных богатств».
Ярослав пролистал несколько пустых страниц и нашёл начало повествования. У окна чайной остановился белый «Кайен», из него вышел Иван Хохов и несколько минут разговаривал с высоким усатым человеком, видимо, директором магазина. Хмелёв закрыл жалюзи, чтобы не отвлекаться на уличную суету и углубился в трактат. Прошло всего тридцать минут, он на одном дыхании прочёл первую тетрадь, но так и остался сидеть в неподвижности, боясь пошевелиться, чтобы не расплескать появившееся вдруг в душе удивительно тонкое, возвышенное и незнакомое доселе чувство, более всего похожее на молитву без слов. Это новое ощущение следовало сберечь, сохранить, как хрупкую хрустальную фигурку ангела, подаренную ему на Рождество Анитой, и Ярослав сделал над собой неимоверное усилие, пытаясь поймать и удержать это наитие. За окном раздались крики, топот ног, кто-то вскрикнул, как будто его ударили, но Ярослав усилием воли удержал внимание на своем внутреннем переживании, но оно ускользало, становилось эфемерным, оставляя лишь послевкусие, воспоминание. Сознание двоилось, душа разрывалась между суетой города и внутренней тишиной, зовущей куда-то ещё дальше. Он собрал волю в кулак и неимоверным усилием постарался вернуть себе целостность, но внутри что-то вдруг зазвенело, лопнуло, а в голове запылал пожар и оттуда, как звери из горящего леса, побежали мысли и чувства. За окном раздались крики и захлопали двери автомобилей, но Ярослав уже перешел грань реальности и медленно сползал в белёсый блаженный туман, где не было ни мыслей, ни образов. Наконец, мир окончательно погрузился во тьму, а сам Ярослав, потеряв ощущение верха и низа кулём соскользнул со стула прямо на пол и мгновенно потерял сознание.
***
Дарья Уманская, хорошо известная в мире шоколадных плиток, меланжеров и эксклюзивных какао-бобов с горных плантаций как Даша Зарецкая с восьми утра была в магазине со всей своей роднёй и пыталась придать шарм почти восстановленному магазину, а на её круглом и обычно добродушном лице играла желваками та упрямая воля, которая являет себя только у загнанного в угол, но не сдавшегося человека. Её бледное лицо и покрасневшие, набухшие веки выдавали несколько бессонных ночей кряду, проведённых за обжаркой, меланжированием и формованием шоколада. Её помощница Катя буквально валилась с ног, изготовив за неделю десятки наименований авторского мармелада, эксклюзивного конфитюра, апельсиновых цукатов в глазури, красочных открыток из бельгийского шоколада с наклеенной на плитки тончайшей сахарной бумагой, на которой красовались виды Зарецка. Казалось, всё было против них, но они подгоняемые владельцем «Кондиции» Антоном Сырниковым, упрямо и молчаливо делали своё дело. Оставалось сделать большую шоколадную сову и можно было передохнуть, немного поразмышлять о том, что же на самом деле творится вокруг.
Казалось, далеко позади дикие девяностые, но стоит появиться на свет маленькому беззащитному предпринимателю, готовому печь булочки, выпиливать поделки, крутить из проволоки, ваять из глины, валять из шерсти, плести из лозы, как буквально из ниоткуда материализуется нагловатый джин стихийного капитализма и требует заплатить дань за факт своего существования. Так и Даша, не успела продать ни одной шоколадки, как уже попала под пресс, лишившись почти всего за одну ночь.
Хохов-младший, сын Ивана Ивановича, пришёл за целый месяц до открытия магазина к Даше и объяснил, что от неё требуется. Даша хоть и испугалась, но требования были столь удивительны и необычны, что она решила наудачу проигнорировать их, не сказав никому о визите Хохова.
А на седьмой день, когда до открытия оставались считанные часы, произошло очень пренеприятное событие. Даша пришла в магазин в семь утра, повозила ключом в замочной скважине, дверь была не заперта, она, недоумевая, вошла внутрь и огляделась, не сразу осознав, что же изменилось в интерьере. Она хотела выйти на улицу, вдохнуть свежего воздуха и зайти снова, но тут её голова помимо воли закружилась против часовой стрелки, пол качнулся влево, словно палуба корабля в шторм, она схватилась за стену рукой, выронила сумку из рук и сползла спиной прямо по остаткам разбитой вдребезги витрины на пол, придавив телом картонную коробку с большой шоколадной совой, сделанной на заказ.
Даша сидела на полу посреди разгромленного шоколадного царства и остекленевшим взором и созерцала покосившуюся картину с изображением весёлого губастого негритёнка, несущего по дороге корзину с бобами. Эфиопский шоколад один из самых лучших, тонких и ароматных.
Сырников зашёл в магазин Даши, чтобы спросить, не нужна ли новой соседке по перекрёстку помощь старожилов и сразу сообразил, что тут произошло. Он помог Даше подняться, усадил её в кресло, ни слова не говоря, сделал две чашки кофе и поставил их на столик. Он поднял с пола разбитую сову из бельгийского шоколада, снял обёртку из фольги и откусил от неё голову.