In Vino
Шрифт:
Считается, что «Хмельным» знаменитый перекресток прозвали в пятидесятые годы двадцатого века, когда в угловых домах, его образующих, один за одним открылись вино-водочный магазин, типичная советская пивная для трудового народа, ещё – рюмочная, которую облюбовали местные служители муз и учителя, и, наконец, единственный в городе ресторан «Центральный» – удобный для свадеб и поминок. Если эти заведения и конкурировали друг с другом, то, само собой, не ценами, а мерой обшарпанности фасада, убогости интерьера и равнодушной, привычной грубости персонала (одинаково массивных, словно афишные тумбы, грудастых, большеротых и толсторуких Тётьмаш и Тётьлен).
Однако, стоит упомянуть и об изысканиях местного краеведа-любителя Юрия Карасикова, ради своего хобби оставившего работу врача-патологоанатома и с головой ушедшего в местные архивы, словно рыба в придонную тину. Он, подняв из забытых слоёв документального гумуса деловую переписку местных купцов, доказал, что прозвание «Хмельной» или, иначе, «Пьяный перекрёсток» было употребляемо в Зарецке ещё в конце 18 века, хотя ни одной корчмы поблизости не было. Всё дело в том, что из-за рельефа местности Большая Грушевая и Стародубовская выходили на перекрёсток на разных уровнях, а высота тротуаров над уровнем Летки на той же Стародубовской отличалась более чем на метр, поскольку улица шла вдоль склона. Добавьте к этому неумелое благоустройство и волнистую дорожную поверхность и получите картину, когда прохожий, попадая на пересечение этих улиц, не мог понять, где верх, а где низ, отчего и возникало у него неотвязное ощущение уходящей из-под ног земли, что типично для хмельного состояния.
Если пойти вниз по Стародубовской улице, у самого парка можно с осторожностью полюбоваться массивным двухэтажным краснокирпичным строением со стрельчатыми окнами. Это особняк купца Комиссарова, здание, имеющее дурную славу. Пока сам Егор Демьянович Комиссаров, владелец сидроварни, двух трактиров и популярного, но глубоко подпольного карточного клуба, был жив, всё обставлялось довольно тихо, как мануфактура, так и картёжные бои. Весьма передовой по тем временам человек, Егор Демьянович учил половых и крупье вежливому обращению, механизировал сидровое производство, следил за промышленными новинками. Технику использовали и для увеселений тоже. В подвале дома Комиссарова, говаривали, была даже механическая русалка, которая работала от пружинного завода, двигала руками, хвостом и открывала рот, из которого лились нежные звуки, стоны и бульканье. Но после смерти купца единственный сын его следил за производством плохо, понизил зарплаты рабочих, вызывая их недовольство, завёл себе гарем под видом женского хора и стал проматывать состояние отца в картёжных баталиях и попойках. Он прокутил бы наследство вконец, если бы не революция. Новая власть конфисковала дом со всеми механизмами, отдав его чекистам, заведшим там свои порядки. Судьба механической русалки до сих пор не известна.
Красный дом Комиссарова перешёл по прихоти истории комиссарам революционным, которые надолго обосновались в этих стенах. Страх перед новой опричниной был в народе так велик, что даже в шестидесятые годы, когда массовые аресты и расстрелы остались в прошлом, одинокие ночные прохожие слышали плач, стоны и холодящие душу вопли из его глубоких и обширных подвалов. То ли там продолжались заведённые ещё молодым купцом оргии, то ли эхо от криков невольников, замученных меднолицыми чекистами, никак не могло успокоиться, запертое в багровых стенах. Но самой ходовой версией стала та, что приписывала все эти звуки той самой жестяной русалке, замурованной в потайной комнате и еженощно вращающей хвостом и сучащей руками в жуткой темноте. Так или иначе, но призраки в особняке, принадлежащем ныне страховой кампании, по мнению народа, водились до сей поры…
Но проследуем же дальше. Быстро минуем широкую, мощёную булыжником ещё при последнем царе Большую Садовую улицу. Одним своим концом она уходит к Монастырской горке и стоящему на её вершине Предтеченскому монастырю, а другим – спускается к оврагу, за которым находится маленькая слобода в две улочки. Вот туда-то мы с вами и направимся, поскольку здесь начинается наша история.
Две кривых пыльных улицы за оврагом, застроенные столетними деревянными домами, в которых вечно пахло сыростью, кошками и лекарственными травами, были для Ярослава тем самым местом, которое принято называть «малой родиной». У каждого дома был обязательный палисад с мальвой и белой сиренью, кособокая скамейка, зелёная или коричневая, небольшой внутренний садик с несколькими плодовыми деревьями, среди которых всегда присутствовала знаменитая десертная груша Дуля, для многих ставшая символом Зарецка.
Улица Степана Разина (бывшая Малая Садовая) и перпендикулярный ей переулок Красных Зорь (бывший Складской) составляли отдельную экологическую и социальную систему внутри города. Отрезанная от остальной части Угольной горки глубоким оврагом небольшая территория была ограничена с севера и запада огромным колхозным садом. Восточная же часть выходила довольно крутым обрывом к Летке. Всё это создавало условия для того, чтобы местные жители почувствовали себя островитянами. Даже в моменты самого решительного противостояния подростковых группировок за главенство в городе («угольные» против «монастырских»), «разинцы» сохраняли нейтралитет.
На улице Степана Разина раньше было двенадцать домов, по шесть на каждой стороне, в переулке же – всего четыре, в одну линию, поскольку напротив них был сетчатый забор грушевого сада, где на кряжистых деревьях с густой кроной созревали знаменитые зарецкие груши. Конечно, Зарецк, будучи неофициальной грушевой столицей центральной России мог похвастаться обширными садами, раскинувшимися на десятки гектаров вокруг города. Но каждому было известно, что лучшие плоды растут здесь, за оврагом, потому что там микроклимат благоприятный и почва особая.
С Угольной горки в Завражье можно было попасть двумя путями: либо по пешеходному хлипкому мостику, называемому местными «Гнилым», выводившему в переулок, или же по мосту побольше, по которому могли проезжать автомобили. По мосту через овраг неторопливо, растерянно оглядываясь вокруг, шёл молодой человек, на вид около тридцати лет, в голубых джинсах, синей рубахе навыпуск и стоптанных кедах. Звали его Ярослав Хмелёв, и он провёл в доме по улице Степана Разина почти всё своё детство. Здесь он прожил до пятнадцати лет, пока его родители не получили квартиру в новостройке на Пролетарской улице. Когда-то дом под номером номер «2» по улице Степана Разина, как и все подобные строения в округе, крытый крашеным железом, был довольно приметным из-за резных наличников, ставенок и богатого фигурного подзора, вырезанных дедом Ярослава собственноручно. После смерти бабушки дом, державшийся из последних сил, за год обветшал, будто не видел смысла в дальнейшем существовании, и Ярослав, скрепя сердце продал его вместе с землёй сидроварной компании бизнесмена Хохова, чтобы вырученные деньги вложить в свой собственный маленький винный клуб и магазинчик «Modus Vivendi». После смены хозяина дом был заколочен, начал протекать, дребезжать стёклами на ветру и рассыпаться. Ярослав не приходил сюда уже полтора года, но сегодня компания «Зарецкий сидр» расчищала площадку под строительство туристического центра с дегустационным залом, снося все дома по чётной стороне улицы, пустовавшие, как и номер 2 уже несколько лет.
Выйдя по Гнилому мостику в переулок Красных Зорь, Ярослав на секунду остановился у аккуратного зелёного домика лучшего друга детства – Кости Шилова, единственного из старой компании, кто жил до сих пор за оврагом. Пройдя переулок, он свернул направо, где в начале улицы Степана Разина стояли Зарецкий музей груши, а напротив – старый дом Хмелёвых с заколоченными окнами.
Снег уже растаял. Лишь под заборами, да по тёмным углам ещё прятались ноздреватые серые сугробы. Солнце светило во всю мощь. Прямо навстречу Ярославу, едва переставляя чересчур слабые и непослушные ноги, по щербатому тротуару двигался потрёпанный мужик в растянутых спортивных штанах, галошах на босу ногу и жёваной футболке популярного футбольного клуба, поверх которой был накинут сальный ватник.
– Послушай, добрый человек! – Ещё издали крикнул помятый прохожий, голос его звучал страдальчески, хрипло. – Ты не историк, часом?
Ярослав приблизился к нему и ощутил тухловатый перегар выпитого вчера самогона вперемешку с запахом пота, лука и самосада.
– Так ты историк? Вижу, что историк, вон, в очках. А то я было к Львовне сунулся, да там чёт закрыто… Гля, понедельник – выходной. Почему всегда по понедельникам!?
Мужик маялся и томился всем своим естеством, требовавшим «поправки», а потом и добавки. Запой, похоже начался недавно и стремительно выходил на свой пик, держа жертву за кадык железными пальцами. Но горе запойному, когда деньги и запасы самогона заканчиваются так предательски рано, это знает каждый.