Иначе — смерть!
Шрифт:
— Дунечка, в то же время кто-то мог обогнуть дом сзади и ускользнуть, когда ты была уже в комнате.
— Я бы так и подумала… потом, конечно, — подтвердила Дуня каким-то взрослым, новым голосом. — Но слушайте дальше. Дверь, как и калитка, была распахнута. В кухоньке этой — никого. Я бросилась к Глебу и поняла, что он мертвый, и опять закричала: «На помощь!» А все-таки сомнение: вдруг ему просто плохо, ведь он был совсем теплый, не застывший… Схватила стакан с водой, плеснула ему в лицо… схватила с
— Ты ощутила запах миндаля?
— Нет, я в этом не разбираюсь.
«А я разбираюсь!» — отметила про себя Катя.
— Почему же поставила стакан назад?
— Я подумала: а вдруг от этого коньяка он и омертвел.
— Понятно. Дальше!
Дуня замолчала, побледнев, подойдя, видимо, к самому «жуткому месту» своего повествования.
— В полной тишине я услышала голоса. Нездешние, не наши. Вы мне верите?
— Господи, помилуй! — взмолилась Катя. — Слуховая галлюцинация от нервного потрясения.
— Вот и дундук то же сказал! — Дунечка в упор глядела на нее. — Я была в полном сознании и слышала — вот как сейчас вас слышу. Екатерина Павловна, ну хоть вы мне поверьте!
И Катя сдалась.
— Поверю. Только опиши все четко, ясно, без истерик и сдвигов.
— Детские или женские голоса лепетали что-то в своеобразном как бы ритме под какой-то небесный звон.
— Почему «небесный»?
— Ну… я такого никогда не слышала, а с шести лет в музыкалке мучаюсь. Ну, серебряный, стеклянный, колокольный… ну все вместе.
— То есть голоса пели под музыку?
— Не пели. Как бы переговаривались. И не под музыку.
— Эолова арфа в горних сферах, — пробормотала Катя. — Это Моцарт.
— Ну уж нет. Но вы очень красиво сказали. Они повторялись и повторялись, а я стояла и слушала.
— Ты хоть одно слово поняла?
— Вы думаете, в загробье по-русски или по-английски общаются?
— Дуня, без сдвигов!
— Никаких сдвигов. Это было, и я никогда не забуду.
— Кто-то включил магнитофон или транзистор?
— Исключено! В этом я как раз разбираюсь.
— Но если звуки отдаленные, с улицы или даже с соседней…
— Я не сказала главного: они раздавались в той комнате. Очень тихие, да, но их источник был там. Я это просто знаю. Ну, словно попугайчики на занавесках заговорили.
— Птицы в саду?
— Нет, в комнате. Человечьи голоса, только очень странные.
— Где ты стояла?
— Напротив Глеба, возле кровати. И чувствовала… как это называется?.. запредельное. Вот мертвец улыбается, голоса заговорили. А потом, когда я узнала, что там его отец отравился, я поняла: их души переговаривались.
— Понятно, почему следователь принял тебя…
— Но вы-то!
— Я знаю тебя лучше, уже восемь месяцев, — Катя улыбнулась. — Ты — девочка с характером, разумная. Повзрослеешь…
— Я — взрослая!
— Повзрослеешь, Бог даст, перестанешь бредить Америкой и слушать магов-шарлатанов по московской программе…
— Да черт с ними, с магами, я за это не стою! — легко согласилась Дуня. — Я только вам так подробно рассказала. Объясните, что со мною было.
— Ты эти голоса до утра слушала?
— Недолго… а может, долго, не знаю. Я их спугнула. Нечаянно шевельнулась и задела ящики на кровати. Там постели не было, а на железной сетке нагромождены ящики, для рассады, по-моему, земля просыпалась. Этот жуткий грохот их спугнул.
— И наверное, дал возможность кому-то сбежать, — пробормотала Катя.
— Кому? Там никого не было.
— Ты ощущала чье-нибудь присутствие в комнате?
— Отца и сына.
— Дуня, не дури!
— Как же я не ощущала, когда тень вздрогнула и голоса заговорили. Глеб сказал: «В ином измерении», — слезы зазвенели в ее голосе. — У мертвых.
— Дуня!
— Или у него и у меня крыши потекли?
— У обоих — так не бывает. Я тебе верю, значит, там кто-то прятался.
— Негде!
— Вот скажи: дверь дачи открывается вовнутрь или наружу?
— Кажется… вовнутрь. Да!
— Вспомни: звучали голоса… Занавески были раздвинуты?
— Да. То есть не до конца, но выход в сад весь виден. Я вбежала, раздвинула.
— Когда упали ящики, что ты сделала?
— Бросилась подбирать… поставила на место.
— А потом?
— Захлопнула дверь, замок автоматический, и села на кровать. На другую, которая была застелена верблюжьим одеялом.
— Почему?
— Мне было страшно.
Катя почти физически ощущала, как тихая ее, такая родная обитель, с зеленоватым воздухом от липы за окном, отравлена страхом «не от мира сего». От которого не спрятаться, как в детстве, под одеяло и не выплакаться всласть. Почувствовав головокружение, встала и подошла к форточке вдохнуть гремучую городскую гарь. На той стороне, возле дома с красной крышей, где аптека, стоял Алексей. Они посмотрели друг на друга, вдруг заколотилось сердце, он пересек улицу.
Тайный соглядатай
Лестничная клетка тонула во мраке, снизу, из мутного подъездного окна, — у которого стоял когда-то Глеб, — поднимался рассеянный свет, и послышались восходящие шаги… выше… выше… Соседская дверь медленно открылась, выплыла Ксения Дмитриевна в длинном своем халате из лилового бархата; в руках — перевязанный веревочкой пакетик для мусорного бака во дворе.
— Ох, Катя! Ты меня напугала. Что вы тут на сквозняке?..
Катя обернулась: Дуня стоит на пороге.