Иначе жить не стоит
Шрифт:
Вскинула голову и ушла в палатку, что-то там уронила или бросила в сердцах — и запела во весь голос, с надрывом:
Десять я любила, девять позабыла, А-а-ах, одного лишь забыть не могу!Позднее Катерина слышала, как пришел к ней Никита, и они долго спорили, и Лелька закричала: «Ах, не останешься? Ну-ну, езжай!» А к обеду у Матвея Денисовича она явилась позже всех, в шелковом платьице, с цветком в неумело завитых волосах.
Она ли на всех подействовала, или ее взвинченное состояние было сродни состоянию
Матвей Денисович был простодушно доволен удачным приемом гостей и не замечал нервных токов, перебегавших от одного к другому в этом сборище очень разных людей. Именно он под конец обеда попросил Лельку спеть. Она повела плечиком, ответила:
— Какие у меня песни? Тут люди столичные.
И вдруг, передумав, крикнула:
— А ну, Никитка, давай гитару! Петь так петь.
Пока Никита бегал за гитарой, она объясняла, поблескивая глазами и покусывая нижнюю губу:
— Я ж беспризорница была, мои песни — уличные, самые обыкновенные, что на базарах поют. Знаете — люди в кружок собьются, а ты поешь, а потом с шапкой или тарелкой… Был у меня учитель по песенному делу — Яшка Коротыш. Ох и пел! Мы с ним на пару ходили — он поет, а я для жалостности подпеваю. Вы не думайте, я не воровала. И милостыню не просила. Мы гордые были — артисты! — Она рассмеялась, вскользь кинула: — Впрочем, Яшка и другим промышлял.
Никита принес гитару. Лелька прошлась пальцами по струнам, покосилась на профессора.
— Может, вам и смешно покажется, да уж раз попала в вашу компанию такая, как я…
Не докончила, нервно хохотнула и запела, движениями всего тела подчеркивая игривый, приплясывающий мотив песенки:
За две д-настоящих катерин-ки Купил мне миле-но-чек ботин-ки И на те ботиночки привернул резиночки — Круг-лые и тол-стые ре-зин-ки!Теперь она с вызовом глядела на Катерину, на ее брата, на Липатова — на людей, которые вхожи в семью Никиты и завтра же расскажут его родителям, какая такая зазноба у их непутевого сына, — что же, рассказывайте, если им любопытно, а прикидываться постницей не буду! Она рванула струны, придала своему подвижному лицу таинственное выражение и допела протяжно, с лирическими вздохами:
Уж я те ботинки надева-ла! Гу-лять те ботинки отправ-ля-ла! Улицу Садовую те ботинки новые Исходили вдоль и по-пе-рек…Никита стоял над нею, чуть подрагивая плечами и губами в такт песни. Ему было стыдно, жарко и как-то необыкновенно хорошо оттого, что Лелька — егои не скрывает этого ни перед кем, и что такие люди приняли ее в компанию, и слушают ее, и не осуждают, а столичная профессорша даже подпевает. Он понятия не имел о том, что у
— Чего смотрите? Думаете — с улицы да в порядочный дом? Не набиваюсь!
Этого еще не хватало! Побелев, Катерина сказала:
— А я о вас совсем не думаю.
И отвернулась.
— Очень забавная песенка, я не слыхала такой, — будто и не заметив этой Лелькиной выходки, говорила Татьяна Николаевна. — Спойте еще что-нибудь, Лелечка, у вас это прелестно получается.
— Так ведь иначе и платить не стали бы, я ж с этого жила! — все так же вызывающе ответила Лелька и запела неожиданно низко, почти басовито, с грозными интонациями:
Не смотря ты на меня в упор, Я твоих не испугаюсь глаз — Не в первый раз их вижу! Коль У нас окончен раз-го-вор! — Оборви его в последний раз,— А там хоть брось, хоть брось — Жалеть не стану! Я! — таких, как ты,— еще до-ста-ну! Ты же, поздно или рано, Все равно ко мне придешь!Песня понравилась, но теперь и до Матвея Денисовича дошло, что Лелька — на крайнем взводе.
— Ай, Леля! — добродушно сказал он. — Первый наш работник, умница — да еще и певунья.
— В полевых условиях и такая хороша! — ответила Лелька, налила себе остатки вина, залпом выпила и запела, паясничая, новую песенку, про то, как «идет мальчишечка, двадцать один год…»
Она заметила, что Игорь подает знаки Никите, почувствовала и настороженную тишину, окружающую ее. Она не знала, что лицо ее пылает и голос звучит уже не весело, а истерически, что за нее по-доброму испугались. Прервав песню на полуслове, она вскочила и с хохотом закричала:
— Что, презираете? А я, может, лучше иных чистеньких! Вас бы в такую яму, в какой я с детских лет трепыхалась, — может, и не вылезли бы! Может, захлебнулись бы! Вам легко!.. Вам…
Перед нею оказался побледневший Никита, он с силой сжал ее локти:
— Перестань!
— А-а! — закричала она, отталкивая его. — Струсил? Думаешь, осудят? Ну и пусть… и пусть…
Она подняла над головой гитару и протолкалась к выходу.
— Поди за ней, успокой, — приказал Матвей Денисович Никите. — Ох и хорошая она девушка! — добавил он, обращаясь ко всем. — Досталось ей от жизни, это верно…
Игорь поморщился — любит отец преувеличивать! Небрежно пояснил: — Беспризорщина! — и через стол сказал одной Катерине. — Простите, что так вышло.
— Я хочу выйти, мне душно, — пробормотала Катерина и беспомощно огляделась — посадили в дальнем конце палатки, нужно всех поднимать, чтобы пройти.
А дышать стало нечем. Оглушительный звон забился в ушах. Окружающие ее лица качнулись и начали медленно запрокидываться, увлекая ее с собой.
Часом позднее гости собрались уезжать. Только Никита отбился от компании — сообщил, что остается еще на два дня, и увел присмиревшую Лельку в степь.