Иная терра
Шрифт:
Увидев на пороге дрожащего от холода парня, инженер только руками всплеснул. Через несколько минут с вяло сопротивляющегося Стаса была стащена мокрая одежда, сам он растерт спиртом и завернут в теплый плед из натуральной шерсти — явно очень старый, в нынешние времена мало кто мог позволить себе такую роскошь. Вениамин Андреевич чуть ли не силком влил в него сто грамм коньяка, усадил в глубокое кресло и вручил кружку с дымящимся чаем со специями.
— Если она не такая уж и легкая, то что же вы так замерзли? — иронично усмехнулся инженер, глядя на все еще выбивающего зубами чечетку гостя.
— Потому что на контрольках идиоты сидят, мать их… — ругнулся Стас. — Я как на улицу вышел — охренел! Это ж надо, в январе — ливень!
Мужчина нахмурился.
— Стас, вы же петербуржец. Почему вы ругаетесь, как какой-то пахарь деревенский, который в жизни и трех книг не прочел? Ему простительно, его дело — хлеб посеять, собрать, смолоть, но вы…
Юноша резко вскинул голову, в темно-карих глазах зажглись злые огоньки.
— А вы в трущобах поживите с мое, господин интлехент, и не так заговорите, — он издевательски выделил обращение. — А то все, мля, умные!
— В трущобах? — непонимающе спросил инженер: он хорошо помнил мокрую и оттого неказистую, но все же новую куртку гостя, оценил выпавший из джинсов мобил, новенький рюкзак из псевдокожи…
— Угу, — кивнул Стас, допивая чай и отставляя кружку. — Именно там. Охрененно милое местечко, да. Там вам и институт блягородных манер, и вся фигня — только так! И преподы клевые — в форме все и с дубинками, только и ждут, пока что не так вякнешь, — он распалялся все больше, первый порыв злости, направленный на «интлехента»-хозяина, быстро прошел, но Стас уже не мог остановиться. Он слишком расслабился, хоть немного, но немного выпил — а на голодный желудок больше и не надо было, и обстановка была какая-то располагающая, непривычно-уютная, даже более домашняя, чем у Ниндзи — ее родители предпочитали стиль хай-тек, и вся квартира блестела стеклом и хромом. Да и разговор по телефону — он тоже чем-то зацепил юного бандита, почему-то провоцировал на иррациональное доверие к странному человеку, звонящему по вечерам незнакомым людям для того, чтобы «поболтать о жизни».
Сложись хоть что-то иначе, Стас никогда не стал бы откровенничать с человеком, которого знал несколько часов. Но вероятностям было угодно сложиться именно таким сложным, противоречивым узором, а расслабленное сознание юноши и это согретое, разморенное состояние, усугубленное коньяком, всего лишь послужили последней каплей в и без того переполненной чаше.
Ему было всего пятнадцать. И, как ни странно, он так и не успел превратиться в жадного и беспощадного звереныша, каковыми были девяносто пять процентов его сверстников, по той или иной причине оказавшихся в кошмаре, именуемом Свободным городом. Стас и сам не мог никогда подумать, насколько же он изголодался по простому и искреннему человеческому участию, по пониманию и спокойной, молчаливой поддержке… Ему было всего пятнадцать, и он все еще оставался в чем-то ребенком, ребенком, который хотел любви папы и мамы, который жаждал дружеского тепла и ласковой, доброй улыбки просто так, потому что он есть. Маленький волчонок Стек, скалящий клыки на всех, кто только осмелится подойти слишком близко, ушел куда-то вглубь сознания, уступая место уставшему, испуганному, замерзшему не столько физически, сколько душевно мальчишке. Мальчишке, который просто хотел быть кому-то нужным не «потому что», а «просто так».
Он захлебывался чаем, даже не отследив, как Вениамин Андреевич встал и снова наполнил его кружку, он захлебывался словами, не обращая внимания на то, что говорит о таких вещах, о которых поклялся никогда и никому не обронить ни слова, он захлебывался слезами, не помня о том, что всегда презрительно усмехался при виде плачущего человека, говоря, что слезы — это для слабаков… Он был сильным, он стал сильным — слишком сильным для своего возраста, и слишком не в том сильным.
Когда Стас закончил рассказ о своей не слишком-то длинной, но чрезмерно богатой на горькие события жизни, за окном уже забрезжил рассвет.
— Вот так вот, — зачем-то сказал он через несколько минут после того, как рассказ закончился, и в комнате повисла густая, почти осязаемая тишина. Юноша не столько хотел подвести итоговую черту, сколько желал просто прервать это тягостное молчание. — Вы еще не жалеете, что приютили бездомного бандита и убийцу? — добавил он с вызовом в голосе.
Вениамин Андреевич вздохнул — очень тяжело, но как-то почти с облегчением.
— Ну какой из вас убийца, Стас? — на губах инженера на секунду мелькнула усталая улыбка. — Вам просто не повезло, но вы сумели не опустить руки, не сдаться, не сломаться, и даже больше того — вы сумели не стать таким же зверем и нелюдем, как большинство… гм, жителей района трущоб. И пусть даже вы в шаге от того, чтобы сломаться и стать такими же, как они, но вы все же пока еще держитесь. Значит, у вас есть шанс.
— Это почему я в шаге? — подозрительно поинтересовался Стас.
— Наркотики, — коротко и емко отозвался инженер, его взгляд стал жестче. — И не говорите мне, что этот ваш легкий галлюциноген — ерунда и вообще не хуже сигарет. Наркотик и есть наркотик. Одно вам скажу: если вы не откажетесь раз и навсегда от этой дряни, то вы — конченый человек. У наркоманов нет будущего.
— Джамп — это единственная возможность почувствовать себя счастливым, — тихо проговорил Стас. В глубине души он был полностью согласен с Вениамином Андреевичем — в конце концов, сколько молодых парней загибалось от наркотиков в трущобах, сколько окоченевших трупов, возле которых валялся шприц или трубочка из бумаги, он видел в подвалах и на стройках, и скольких его знакомых однажды просто не стало. И многие из них начинали с ерунды — с джампа, с «глюколес», с «травки» — а потом уже не могли без нитаспана и ноктса.
— Ошибаетесь, молодой человек. Этот ваш джамп — всего лишь самый простой способ обмануть себя и уйти от реальности — и заодно не самый простой, но не менее действенный, чем пуля в висок, способ покончить с жизнью. А возможностей стать счастливым гораздо больше, чем вам сейчас кажется.
— Раз вы такой умный, то скажите — как мне жить дальше? — зачем-то спросил Стас. — Меня ищут полицейские, мне негде жить, у меня нет документов и почти нет денег, я просто никому не нужен, и никогда не буду нужен. Я никто в этом чертовом мире. Я не хочу быть наркоманом и бандитом — но разве эта гребаная жизнь дала мне другой выбор?
Несколько секунд Вениамин Андреевич молчал. Он уже принял решение хотя бы попытаться, но для того, чтобы предложить подобное этому маленькому, но уже очень зубастому волчонку, в глубине души которого жил добрый и отзывчивый, но глубоко несчастный мальчишка, ему требовалось собраться с силами.
— Да, Стас. Дала. Сегодня, когда вы все же ответили на мой звонок.
— Что вы имеете ввиду? — насторожился юноша. В его глазах мелькнул страх, инженер заметил быстрый взгляд на окно и дверь — волчонок прикидывал пути к отступлению, если его подозрения подтвердятся. Мужчина тяжело вздохнул.
— Давайте сразу же расставим точки над «i», — заговорил он, глядя прямо в глаза собеседнику. — Когда я сказал вам по телефону, что я просто хочу поговорить, я имел ввиду только «просто поговорить». Я понимаю ваши опасения, и потому прямым текстом скажу — меня не интересует ваше тело и все, что с этим связано. Я не… гм, гомосексуалист и тем более не педофил. Я просто хочу вам помочь. И единственная благодарность, которой я хотел бы ожидать за свою вам помощь — это чтобы помощь оказалась не напрасной и вы выросли бы настоящим человеком, достойным и добрым, и так же, как я, не желающим оставлять в беде хотя бы тех, кому вы в силах помочь.