Иная. Песня Хаоса
Шрифт:
Радость сменялась в ней великой скорбью. С одной стороны, ее крошечный мир внезапно обрел целостность: нашлась мать да еще вместе с дядькой Крашем, которого, очевидно, по-настоящему полюбила за время скитаний. С другой — деревня погибла в огне. Пророческие слова бедной Жели не давали покоя. За последнее время с ними случалось много чудес, радостных, дарующих надежду на относительно безмятежное будущее, но слишком много пепла летело из прошлого.
— Мне кажется, я несу только смерть. Куда ни прихожу — тут же огонь или разрушения, — тихо прошептала Котя, пряча лицо на груди мужа.
— Не несешь. Да, ты — иная. Ты предназначена Хаосу, — отозвался он.
— Но не такой же ценой!
— Нет, не такой. Поэтому не бери на себя вину. Это сделала не ты, а злые люди. Ты не несешь смерть, — повторял он, и постепенно она училась верить в это.
— Будем живы, найдется и пища, — согласилась Котя и заснула.
Так их изба наполнилась множеством голосов и звуков. Дядька Краш учился у Вен Аура кузнечному делу, хотя ворчал, что в его-то годы не пристало быть подмастерье. Мать же помогала Коте с вышивками, вдвоем они вскоре и правда образовали подобие мастерской. Еще они научили прясть их немую блаженную. Братик подрастал и набирался сил вместе с матерью. При первой встрече его крошечные ручки и ножки напоминали тонкие веточки осины, теперь же в подвесной люльке улыбался розовощекий крепкий мальчик. Его ни на минуту не оставляли без внимания домочадцы. Котя испытывала умиление, видя порой, как с ним занимается ее муж, Вен Аур.
— Да у меня же еще трое младших братьев и сестер было. Нас сразу по трое-четверо рождается, — пожимал плечами он, а потом тихонько мурлыкал, отчего малыш совсем успокаивался.
— Вот что же ты раньше не рассказывал, — смеялась Котя, когда они оставались наедине. Других секретов из Хаоса выдавать при людях не следовало, даже при матери.
Все соседи беззлобно восприняли весть о добром воссоединении семьи. Потерявшие родных в битве только с грустной радостью кивали, жалея, что им-то не на что надеяться. Кое-кто получил новую веру, так же ожидая вестей о родичах и друзьях из дальних деревень, сожженных войском Молниесвета. Котя же сама не верила, как все-таки умеют свиваться ленты судеб.
— Вот так бывает, — временами пожимал плечами Вен Аур. — Теперь я твоего дядьку учу! Ох, и суров он. Ему бы старый кузнец ни за что не спустил некоторых слов. Но я и сам недавно ходил в учениках. Хорошо хоть с Огневиком научились кое-чему от «древних».
— «Древние», наверное, и иные ремесла знали, — задумалась Котя, вновь вспоминая рассказы о Хаосе. Природу его еще предстояло разгадать когда-то, кому-то. В нем теснилось множество загадок, неподвластных даже его обитателям.
— Как все-таки интересно у людей, задумался Вен Аур. — У нас не делают одежду или оружие — какие когти себе отрастил, тем и бейся.
— Нет у нас когтей. И иногда их не хватает, — вздохнула Котя. Рассказ матери все не шел из головы. Впрочем, супротив роя стрел когти не помогли бы.
— Я думаю, если бы вы хотели, то отрастили бы их! Попробуй, пока тебе нет двадцати весен. Вот я уже могу принимать только две формы, и больше ничего в них не изменю, — предложил Вен Аур.
И Котя вновь вспомнила за повседневной суетой некий тихий шепот, запечатлевшийся в песне. Хаос просил ее измениться. Она бы хотела, но не когти отрастить, а как-то иначе. Забота о младшем брате, запах молока, идущий от него, детский плач и улыбки, сменявшие его — бесценно и исконно, общий закон для обоих миров, общая радость. Как бы она хотела подарить Вен Ауру такого же крепкого мальчика или, возможно, пригожую доченьку.
— Не меняйся, ты мне таким нравишься. Представляешь, если бы у тебя вдруг нос огромной репкой отрос? — отшутилась Котя, отгоняя печали.
— Было бы забавно. Удобно для маскировки. Хотя маскироваться я по-прежнему умею. На час или два в кого угодно превращусь, — улыбнулся Вен Аур, вновь поражая новыми открытиями.
— Вен, просто будь собой. И будь со мной, — вздохнула Котя.
Зима сменялась весной, дни текли спокойно. После череды разрушений выстраивался новый порядок жизни. Деревья вспенивались почками, наполнялись соками, с крыш спадал снег. Близился Праздник Весны. Девятнадцатая весна Коти, отчего в сердце теснилась неопределенная тревога: «Что если я не изменюсь до двадцатой весны? И как я должна измениться?»
Беспокойство в ней ничем не проявлялось, разве только в неуловимых мгновениях задумчивости. Но за чередой дел их не замечала даже мать, которая после встречи сделалась чуткой и ласковой. Дядька Краш обращался с ней много лучше ныне покойного отчима. Измученная женщина к середине своего века наконец-то через испытания и лишения встретила того, кто не бросал ее, окружая заботой жену и ее ребенка, своего племянника. Чем-то матушка теперь походила на ту улыбчивую женщину, которую смутно помнила Котя в первые пять лет своей жизни. А по общению с ней суровый хамоватый дядька Краш не уступал неизменно ласковому любимому Вен Ауру. Так и жили все мирно. Разве только Котя ощущала смущение: она оставалась хозяйкой в избе, хотя по старшинству устраивалось обычно все иначе. Но здесь и случай вышел особый, война смешала все традиции.
— У тебя муж-то какой красавец, — замечала матушка, одобрительно поглядывая на Вен Аура, но все же изредка понукала дочь: — Только что же без родительского благословения?
— Получилось так, не могли вернуться, — вздохнула дочь. Матушка отложила веретено и дотронулась до плеча Коти:
— Правда, тебя за лиходея мы чуть не отдали?
Лицо ее исказилось от набежавшей тени вины. Но Котя ни в чем ее не упрекала. Она научилась прощать.
— Отдали, но Вен меня спас. Это все в прошлом, родная. Живы вы — это главное, — ответила она. В это время захныкал братик, приложившись лбом о край лавки. Он подрос и уже бодро ползал, временами приподнимаясь, пытаясь научиться ходить. Так и получал первые шишки, хотя все за ним неусыпно приглядывали. Но куда уж без мелких происшествий!
— Ах ты, неугомонный. Ты такой же была, Котя. В меня, значит, оба, а не в отцов.
Мать тут же бросилась к сынишке, но ничего серьезного не случилось, скоро он успокоился, уютно устраиваясь на коленях.
— Вот покачай братика-то, отдохни. Почитай, скоро свой такой у тебя будет, — сказала матушка, возвращаясь к работе. — Привыкай.
Котя ласково улыбалась малышу. Пока что она не замечала признаков, что станет матерью. И вновь вспоминались предостережения про двадцатую весну, про изменения и голос из Хаоса. Кто же говорил с ней? Страж Вселенной? Змей? Нет, Змей воплощал собой глухоту, смерть и небытие. Песня Хаоса — его воля, его голос, устанавливающий законы мироздания. Или песня, идущая через Хаос. Ей Котя отчего-то доверяла, но печалилась, что даже матушке не имеет права поведать о том, кто на самом деле ее избранник.
Она качала ребенка и думала. А к вечеру пришла в кузницу к Вен Ауру, который уже отпустил ворчливого дядьку Краша.
— Матушка говорит, что у нас сын тоже скоро должен быть, — задумчиво начала она, перебирая височные кольца. — Но я вот подумала и испугалась: а будет ли?
Она обеспокоенно подалась к Вен Ауру, который собирал инструменты. Он лишь пожал плечами и удивился:
— Почему же не быть?
— Потому что… — замялась Котя, опуская смущенно голову.
— Что? Потому что я не человек? — встревожился муж, хмуря изогнутые брови.