Иная
Шрифт:
И продолжал про поедание плоти и питие крови, и люди гуськом потянулись по проходу к алтарю. Все Макгарриты встали и двинулись к выходу со скамьи. Кэтлин мне шепнула:
— Подожди здесь. Ты не можешь принимать причастие.
Поэтому я ждала и наблюдала, как другие ели плоть и пили кровь и освящались. Священник бормотал: «Memento homo quila pulvis es et in pulveren reverteris». [11]
В голове у меня зародилось странное жужжание. Не наблюдает ли кто за мной? Пока Макгарриты по новой заполняли скамью, жужжание превратилось в гудение. Миссис Макгаррит посвежела лицом и довольно улыбалась. «Тебе не следует находиться здесь, — произнес голос внутри меня. — Ты не отсюда».
11
Помни, человек, что ты есть прах и в прах возвратишься (лат.) (Бытие, 3:19). (Прим. перев.)
Майкл поменялся местами с Бриджит, чтобы сесть рядом со мной. Пока остальные пели и молились, он стиснул мою ладонь в своей, и жужжание пошло на убыль.
— Глянь на эту макулатуру. — Кэтлин швырнула книжку мне на колени.
— «Руководство для юных католичек», — прочла я вслух заголовок. — Это лучше, чем «Девушка становится Женщиной»?
Мы были у нее в комнате, и она наносила свой вампирский макияж, перед тем как отправиться вместе со мной к Райану. Я сидела по-турецки на кровати. Пес Уолли свернулся клубком рядом со мной.
— Такая же муть. — Кэтлин заранее собрала волосы в небольшие пучки, на которые теперь нанесла гель, а затем вытянула их в шипы. Этот процесс меня завораживал. — Вся эта параша насчет сбережения девственности до медового месяца и таскания Иисуса повсюду с собой.
Я пролистала книгу.
— Тело женщины — прекрасный сад, — прочла я вслух. — Но сад этот должен быть на замке, а ключ вручен только ее мужу.
— Ты веришь в эту чушь? — Кэтлин бросила тюбик с гелем и подцепила флакончик с тушью.
Я продолжала размышлять над образом.
— Ну, в некотором отношении наши тела действительно как сады, — сказала я. — Посмотри на себя: ты бреешь ноги, выщипываешь брови, возишься с волосами и все такое. Это как разновидность прополки.
Подруга развернулась и наградила меня своим фирменным взглядом «Ты что, серьезно?!» — глаза выпучены, рот открыт, голова мотается. Мы обе расхохотались. Но мне подумалось, что сказанное мною верно. В мире Кэтлин внешность значила больше, чем все остальное. Вес, одежда, форма бровей являлись предметом навязчивой озабоченности. В моем мире все остальное значило больше, чем внешность, подумала я с затаенным превосходством.
Кэтлин повернулась обратно к зеркалу.
— Сегодня будет нечто особенное, — сказала она. — По гороскопу нынешний день у меня красный.
— Пятница зеленая, а не красная, — бездумно откликнулась я.
Кэтлин снова выпучила на меня глаза, но я быстро выкрутилась:
— Не знала, что ты читаешь гороскопы.
— Они — единственное, что стоит читать в ежедневной газете, — сказала она. — Но готова спорить: люди вроде тебя предпочитают передовицы.
Мне не хотелось открывать ей правду: в моем доме никто не читал ежедневных газет. У нас даже подписки не было.
Когда мы наконец были готовы отправиться к Райану, жужжание в голове возобновилось, а в животе заурчало.
— Что-то мне нехорошо, — сказала я Кэтлин.
Она сурово на меня уставилась, и я, несмотря на дурное самочувствие, не могла не восхититься густотой ее ресниц и впечатляющей высотой прически.
— Ты не можешь пропустить сегодняшнюю игру. Мы все отправимся в квесты, — сказала она. — Тебе надо что-нибудь съесть.
Мысль о еде погнала меня прямиком в ванную. Когда приступ закончился и я ополаскивала лицо и рот, без стука влетела Кэтлин.
— Что с тобой, Ари? Это волчанка?
Во взгляде ее была забота, даже любовь.
— Я правда не знаю.
Но это был не совсем честный ответ. У меня имелись веские подозрения относительно источника проблемы. Я забыла взять с собой бутылку с тоником.
— Можно одолжить у тебя зубную щетку?
Майкл с вопросительным видом встретил нас в коридоре. Дверь своей комнаты он оставил открытой, и оттуда долетал монотонный голос, напевающий: «В мире полным-полно дураков. И я среди них…»
Майкл с Кэтлин заспорили, следует мне остаться у Макгарритов или отправиться к Райану. Я все уладила.
— Я хочу домой, — сказала я, чувствуя себя полной дурой.
Кэтлин расстроилась.
— Ты пропустишь квесты.
— Извини, они вряд ли порадуют меня на больной желудок.
Снаружи прогудел автомобиль. За Кэтлин заехали друзья, чтобы отвезти ее к Райану.
— Ступай, повеселись, — сказала я. — Укуси кого-нибудь за меня.
Майкл вез меня домой и, как обычно, помалкивал. Через некоторое время он спросил:
— Что с тобой не так, Ари?
— Не знаю. Наверное, желудок склонен к капризам.
— У тебя волчанка?
— Не знаю.
Меня мутило от слов и от комариного звона в голове.
— Ты проверялась?
— Да. Результаты вышли неубедительные.
Я смотрела из окна машины на поблескивающие инеем деревья, на свисающие с крыш сосульки. Еще две-три недели, и повсюду зажгутся рождественские фонарики. «Очередной ритуал, в котором я не буду участвовать», — подумала я с некоторой горечью.
Майкл подъехал к поребрику и остановился. Затем он подался ко мне, и я, не задумываясь, упала в его объятия. Что-то происходило, что-то электрическое, а затем во мне словно что-то взорвалось.
Да, я понимаю, «взорвалось» — неподходящее слово. Почему так трудно писать о чувствах?
Значение имело только то, что я впервые осознала существование наших тел. Помню, как в какой-то момент я отстранилась и взглянула на Майкла в свете уличных фонарей, его шея была такой бледной и крепкой на вид, и меня охватил порыв зарыться в него, раствориться в нем. Так понятнее?