Иная
Шрифт:
Уже уходя, я взглянула на обложенную кирпичом дорожку возле дома, на узоры, вытесненные на кирпичах. Это оказались не спирали, а концентрические круги, как на мишенях. В конечном счете и папина память небезупречна, а может, виной тому его неспособность воспринимать узоры.
Через несколько кварталов я увидела старую гостиницу с нависающими над улицей коваными железными балконами, и на миг вообразила, как снимаю номер, принимаю ванну, ночую на чистых хрустящих простынях. Но у меня оставалось меньше сотни долларов, и я не знала, удастся ли раздобыть еще.
Я заглянула в окна первого этажа: вестибюль, затем бар и ресторан. В баре спиной к окну сидел высокий мужчина в темном костюме.
Внезапно я страшно затосковала по отцу. Сидит ли он сейчас в своем кожаном кресле, поднимая точно такой же бокал для коктейлей? Скучает ли он по мне? Должно быть, волнуется — волнуется больше, чем когда-либо прежде. Или он знает о том, что я делаю? Может ли он читать мои мысли на таком расстоянии? Это соображение меня встревожило. Если он узнает, что я натворила, то станет меня презирать.
В зеркальной стенке бара отражался бокал — но не державший его человек. Словно почувствовав мой взгляд, он обернулся. Я быстро прошла дальше.
Когда я добралась до реки, уже совсем стемнело, У меня болели ноги, а от голода кружилась голова. Я шла среди туристов по Набережной улице, мимо дешевых магазинов и ресторанов, предлагавших сырые устрицы и пиво. Заметив лавку ирландских товаров, я остановилась. Представила, как отец входит туда и выходит с шалью, укутывает ею безликую женщину.
По шее побежали мурашки — ощущение, которого я не испытывала так давно, что не сразу распознала. Затем поняла: кто-то наблюдает за мной. Я озиралась по сторонам, но видела только парочки и семейства, занятые исключительно собой. Я глубоко вдохнула и снова огляделась, уже медленнее. На сей раз мои ощущения сосредоточились на каменной лестнице, затем на первой ступеньке, где, казалось, собирался поднимающийся от реки туман.
«Значит, ты невидим, — подумала я. — Ты тот самый „другой“, который следил за мной дома?»
Я услышала смех, но никто вокруг не смеялся.
Лицо у меня вспыхнуло. «Не смешно!»
И тут, впервые в жизни, я попыталась сделаться невидимой.
Это несложно. Как и при глубокой медитации, суть заключается в сосредоточении: дышишь глубоко и сосредотачиваешься на сознании текущего момента, переживании «здесь и сейчас», а затем отпускаешь это все. Электроны в атомах тела начинают вращаться медленнее, по мере того как ты поглощаешь их тепло. Когда отклоняешь свет, ощущение такое, будто втягиваешь всю энергию в глубину своего существа. Чувство свободы и легкости охватило меня, позже я узнала, что это называется «ки» или «чи», китайское слово, означающее «воздух» или «жизненная сила».
В качестве доказательства я поднесла ладони к лицу. И не увидела ничего. Я посмотрела на свои ноги и видела прямо сквозь них. Сшитые на заказ брюки исчезли. И рюкзак тоже. Отцовские рассказы о метаматериалах оказались ничуть не преувеличены.
После этого я больше не чувствовала «другого». Я двинулась дальше вдоль Набережной улицы, как будто вплавь. Я зашла в ресторан, направилась на кухню, где стояли в ожидании, когда их соберут и подадут, тарелки с едой. Никто не смотрел в мою сторону. Я взяла тарелку с полусырым бифштексом из вырезки, вышла с ним через черный ход, устроилась на каменной стене и умяла его, хватая куски руками. Спустя несколько минут двое официантов вышли покурить, и один из них заметил пустую тарелку у стены, рядом со мной. Он неторопливо подошел забрать ее и при этом встал так близко, что я разглядела перхоть у него в волосах.
— Кто-то решил поужинать альфреско, [22] — заметил он.
Второй рассмеялся.
— Аль Фреско? Это кто? Ты про того
Уходя, я сунула ему в задний карман десятидолларовую банкноту в качестве платы за ужин.
Я поплыла дальше по переулку снова на Набережную, ловко уворачиваясь от туристов. Наверное, быть невидимым почти так же хорошо, как летать. Один раз я задела пухлого мужчину в костюме. Он отпрянул и украдкой огляделся, чтобы понять, кто же дотронулся до него. И ахнул. Мне потребовалась пара секунд, чтобы сообразить, в чем дело: его стукнул мой невидимый рюкзак.
22
Al fresco (ит.) — на свежем воздухе. (Прим. перев.)
Я развлекалась, впервые за долгое время, и прикидывала, что бы еще такое выкинуть. Но физическое напряжение от поддержания невидимости выматывает так же, как многокилометровая поездка на велосипеде. Пора было подыскивать место для ночлега.
По крутой мощеной улочке я вернулась обратно в центр и направилась к гостинице, замеченной ранее.
Проникнуть в «Дом маршала» оказалось легче, чем я предполагала: ухватившись за кованые чугунные перила, я забралась на балкон, миновала ряд пустых кресел-качалок и влезла в незапертое окно ванной. Убедившись, что комната пуста, я заперла дверь, скинула одежду и наполнила ванну. Постояльцам полагались даже махровые халаты. На полочке я обнаружила флакончик с лавандовым маслом для ванн, но крышечка оказалась завинчена так туго, что мне не удавалось его открыть, пока я не помогла себе зубами. Я вылила масло в бегущую воду, погрузилась в ванну и медленно выпустила из себя свет, позволив себе сделаться видимой — как будто кто-то мог меня увидеть. Я намывала волосы, отросшие уже ниже пояса, и ноги.
И едва не заснула в ванне. Встала, вытерлась, завернулась в халат, заплела волосы и, едва живая от усталости, нырнула в королевских размеров кровать. Простыни неправдоподобно пахли розами. Мне снились цветы, птицы и кроссворды.
В «Энеиде» Вергилий называет сон «братом смерти». Для нас сон — самое близкое подобие смерти, какое нам суждено испытать (за исключением насильственной смерти, разумеется, всегда за этим исключением).
Меня разбудил солнечный свет, струившийся золотыми полосами в окно над балконом. Я села в постели, впервые за много месяцев ощущая свежесть и ясность в голове. Я чувствовала себя так, будто выспалась по-настоящему с тех пор, как покинула дом. И мгновенно осознала, как соскучилась по работе своего пытливого ума. Может, от моего прежнего образования все-таки есть какая-то польза, не столько в том, чему именно меня учили, сколько в том, что меня научили думать, Поиски тети теперь представлялись простым и понятным делом. Сначала я сверилась с телефонной книгой на комоде: там значилось больше двадцати Стефенсонов, но ни одной Софи или даже С.
Но она могла выйти замуж и взять другую фамилию, или просто номер ее в книге не значился. Я перебрала в уме то немногое, что отец рассказал мне о прошлом моей матери: она выросла в окрестностях Саванны, но я не знала, где она ходила в школу, Я знала или думала, что знаю ее прежний адрес, и знала, что она работала с пчелами.
Я оставила комнату в нетронутом виде, за вычетом флакончика с лавандовым маслом для ванн. Старая деревянная дверь скрипнула, когда я выходила. На цыпочках прошла по коридору и спустилась по лестнице. В вестибюле уселась за компьютерный терминал для постояльцев. Благодаря гостиничному интернет-доступу за несколько секунд по словам «Саванна» и «мёд» я нашла то, что мне требовалось: адрес и телефон компании «Пчела Тиби».