Индигирка
Шрифт:
Олеся забыла его на столике рядом с их кроватью... "Их кроватью"... Это сейчас звучало так фантастично, словно этого никогда и не было. "Странно...
– подумал Соколов.
– Из сотни своих бабских мелочей ты забрала все, но оставила эту хрень..."
На лице Олега появилась легкая улыбка, вызванная скорее не тем, что он вспомнил свою бывшую любовь, а тем, что в его голове остановилась лихорадочная скачка мыслей, и они потекли медленно и спокойно.
Парень хмыкнул и, положив маникюрницу на стол, два раза быстро стукнул по ней пальцем. Приборчик еле слышно пискнул и быстро выпустил свои складные ножки и направляющие усики рабочей каретки. На его верхней крышке приветливо замерцал
Соколов давно установил на маникюрнице функцию простой полукруглой стрижки ногтя и обработки кутикул, без всяких художественных и фигурных изысков, поэтому "реликвия" сразу же приступила к работе. Олег вздохнул и, на всякий случай прикрыв свободной ладонью прибор так, чтоб его не было видно, если внезапно кто-нибудь откинет брезент, стал наблюдать за его работой.
По направляющим усикам быстро пробежалась каретка, вымеряя нужное ей расстояние, после чего с деловитым жужжанием включился лазерный резак, и она осторожно опустилась на предоставленный ей ноготь Соколова.
Олег почувствовал тепло на самом кончике пальца, и каретка резво дернулась в сторону. Рядом на столешницу упал ноготь, срезанный ровным полукругом с оплавленными краями. На этом приборчик не остановился и проделал ту же операцию с кутикулой. Соколов поднес обработанный палец к глазам и, довольный увиденным, подсунул ему второй.
Это было важно. Уже спустя пару недель прибытия на Индигирке, Соколов решил для себя, что ни за что не позволит себе запуститься. Это принципиально как для него самого, так и для назначенной им цели, достичь которой у него была твердая решимость. Мыться, бриться, стричь ногти, следить за чистотой одежды и обуви, это означало не только соблюдать элементарные требования гигиены, но и оставаться человеком в данных условиях. То есть тем биологическим существом, которое в отличие от своих дикий сородичей обеспокоенно внешним видом.
Но после сегодняшней смены силы у него остались только на то, чтобы подсовывать автоматической маникюрнице пальцы, которые он совсем недавно старательно шоркал грубой щеткой, вычищая грязь из-под ногтей. Вообще его идея с тем, что нельзя себя запускать очень скоро превратилась в настоящее психологическое противостояние, между желанием что-либо делать для этого, и тем, что в этом реально не было смысла.
"Давай, давай, ты же обещал сам себе!
– каждый раз мысленно подстегивал и провоцировал себя Соколов на то, чтобы сделать физические упражнения.
– Если ты не сделаешь этого сегодня, значит, ты и цели своей не достигнешь! Если ты не можешь заставить себя сделать эту мелочь, значит твое слово - пустой звук! Давай, иди и делай то, что поклялся делать!"
Со временем эти мысленные монологи становились более пламенными и долгими. В них начинали появляться матерные выражения. Потом они переросли в диалоги с самим собой. Потом, все чаще Соколов стал проигрывать самому себе. Это ввергало его в бешенство, он психовал и шел делать упражнения, пересиливая усталость и прочие факторы. И иногда это давало ему прямо настоящий позитивный психологический импульс, толчок, позволяющий быть на эмоциональном подъеме, а иногда только еще сильнее било по измотанному организму. Постепенно количество побед над самим собой стало значительно уступать количеству поражений.
С какой тоской он вспоминал восхитительные миостимуляторные камеры, в которые можно было просто забраться и ждать, пока миникомпьютер сам рассчитает соотношение объема твоих мышечных тканей к жировым, общий вес тела, пульс, выносливость, и запустит автоматически подобранную программу тренировки. А дальше электрические импульсы нужной силы
Ясное дело, что никто миостимуляторные камеры на Индигирку не поставлял. Здешний спортзал был полностью самодельным. Просто в одном из бараков освободили пространство, возвели перегородку, и сделали самые нужные снаряды по старинке, приварив тяжелые железяки к стальным перекладинам. По такому же принципу сварили из обрезков труб турники, и скамейки для жима штанги. В целом получился классический набор спортивных снарядов начала двадцать первого века.
Первое время импровизированный зал пользовался популярностью, но постепенно большинство посетителей утратило к нему интерес. Сейчас там редко собиралось более пяти человек, и то в хороший день. Слишком тяжело было заставить себя делать это двухчасовое усилие, в отличие от камеры, в которой достаточно было провести всего тридцать минут.
Приборчик закончил свою работу с ногтями Соколова. Парень осторожно выключил его и убрал назад в карман, затем ладошкой собрал обрезанные ногти и старательно ссыпал их в наиболее широкую щель между досками. Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь знал, что он пользуется маникюрницей. С одной стороны, его бы попросту обсмеяли, а с другой - украли бы прибор на следующий день.
А то, что его ногти сейчас выглядели очень опрятно и абсолютно неестественно для местных условий, так это был вопрос времени. Стоит только утром проснуться и взяться за работу, как они покроются таким слоем грязи, что их мало кто разглядит...
Впрочем, Олег собирался еще побриться, и принять горячий душ, но на это не было никаких сил. "Завтра..." - решил он, и согнулся, чтобы расшнуровать ботинки.
Использование своей "реликвии" невольно запустило в голове Соколова мысли, которые он старался сам себе запретить. Начала вспоминаться Олеся... То, как они были вместе, и как им было хорошо... Вернее он тогда думал, что это "им" было хорошо, на самом деле похоже хорошо было только ему одному. Олеся стала для него настоящей сказкой, самым светлым, что только могло произойти в его жизни... Со временем, конечно, он понял насколько все это глупо... Что это было простое действие различных гормонов счастья на его организм... Но это было так хорошо, так упоительно! Ему нужна была только Олеська и больше никто! Он готов был от всего отказаться только по одному ее слову... Он думал, что они созданы друг для друга, и что наконец-то нашел свою половинку. И вместе они смогут многое, свернуть горы и прочее в том же духе...
Олег махнул головой, словно пытаясь встряхнуть в ней мысли и заставить их складываться как-то более радостно. "Раз уж решился ее вспоминать, так вспоминай что-нибудь приятное, - мысленно приказал он себе.
– А то тут тоски и мрачности и так хватает..."
С этими мыслями Соколов наконец-то лег на кровать. На то, чтобы раздеться и забраться под одеяло, тоже не было ни сил, не желания. Старые стальные пружины уныло заскрипели, принимая вес тела. Парень немного поерзал, поудобней устраиваясь на койке, и остался лежать на спине, задумчиво глядя в потолочные перекрытия барака.
Задача вспоминать что-нибудь хорошее была успешно выполнена, и перед внутренним взором Олега стали проплывать особо яркие моменты их с Олесей интимной близости. Он невольно закрыл глаза, и картины стали еще отчетливей, пока он не был вынужден оборвать их усилием воли, а то подобные образы рисковали разогнать весь жизненно необходимый сон. И, к тому же, чем ярче они вспоминались, тем больнее становилось где-то в области груди... Приходило пустое, абсолютно бесполезное сожаление о прожитом... О том, что надо было сделать, и чего он не сделал...