Indileto [poмaн в 22 уровнях]
Шрифт:
— Стрелять–то будем? — спросил уставший натягивать лук Рука.
— Стреляй! — скомандовала начальница.
Тетива дзинькнула и стрела воткнулась в дерево рядом с левым ухом Лапидуса.
Муравьи больно жрали его между ног.
Начальница ухмылялась и показывала клыки.
Дождь лил стеной, дождь шел стеной, стена дождя придавливала к земле Лапидуса и Эвелину, стена дождя смывала с Лапидуса муравьев, стена дождя гнала прочь от дерева Руку и Белобрысого, — Боже! — шептал Лапидус, пробираясь вслед за Эвелиной по колено в воде, — неужели это все происходит со мною в действительности, чем я провинился
Лапидус попытался выплюнуть изо рта вонючий платок и ему это удалось.
Рука и Белобрысый уже скрылись из вида — дождь был сильный и они промокли.
Лапидус тоже промок, но ему от этого стало хорошо, очень хорошо, просто очень хорошо.
Он пошевелил руками — веревка, которой они были связаны, поддалась.
Лапидус начал вращать кистями рук и, наконец, веревка сама развязалась — Лапидус был свободен.
— Сюда, — сказала Эвелина, — давай в этот двор!
Лапидус нырнул вслед за ней, двор был проходным, большим и абсолютно пустым, не считая, правда, понурой помойки да развесистого тополя посредине.
— Я устал, — сказал Лапидус, догоняя Эвелину, — мне надоело все куда–то бежать и бежать, мы что, не можем остановиться?
— Не можем, — ответила Эвелина, — ты разве еще ничего не понял?
— Я хочу лечь, — сказал Лапидус, — мне хочется лечь и лежать, я опять промок до нитки, я бегу куда–то с самого утра, меня все время преследуют кошмары!
— Бедненький, — проговорила Эвелина, — вот подожди, если они нас поймают, то ты ляжешь уже навсегда!
Внезапно дождь начал стихать.
Под козырьком крайнего подъезда сидела одинокая и мокрая дворовая собака, которая беззлобно тявкнула на пробегающих Лапидуса и Эвелину.
— Уже пятнадцать минут первого, — грустно сказала Эвелина, поджидая Лапидуса у выхода из двора, — а нам еще идти и идти!
Лапидус отошел от дерева и огляделся по сторонам. Лук и стрелы лежали там же, где их бросил Рука. Лапидус поднял лук с мокрой земли, поднял одну из стрел, наложил ее на тетиву и прицелился в ту сторону, где исчезли его мучители.
— Я только хотел поиграть! — сказал он, ловя ртом капли дождя, — Я ведь больше ничего не хотел, только чтобы вы взяли меня в игру, а вы!.. — и он отпустил тетиву, стрела со свистом исчезла где–то в дождевой пелене, а Лапидус, натянув мокрые штаны, легкой трусцой побежал в противоположную сторону — подальше от этого перелеска и этого позора, от муравьиной кучи и на особицу стоявшей сосны, грубоватую кору которой он на всю жизнь запомнил своей собственной спиной, там еще был сучок, который впивался ему между лопаток, и чем туже привязывали его к стволу, тем больнее было, хотя все это уже осталось в прошлом, как в прошлом осталось и вчерашнее утро, и уха из пираний, и мерзкое ощущение беспомощности, пережитое им в окружении малолетних придурков, этой злобной, дикой, агрессивной стаи, готовой порвать его на части, такое же мерзкое, как запах фекалий в том канализационном колодце, куда он был
— Эй, — услышал внезапно Лапидус, — вы оба, давайте сюда!
— Все, — сказал Лапидус, — они нас достали!
— Это не они, — сказала Эвелина, — они бы не стали нас звать…
— Тогда кто же? — спросил Лапидус.
— Эй, — услышали они повторный окрик, — быстрее шевелите ногами!
На той стороне улицы, прямо напротив выхода из двора, по которому Лапидус с Эвелиной только что совершили очередную безумную пробежку, под большим и ярко–зеленым зонтом стоял Манго — Манго.
Внезапно дом, который они только что миновали, начал крениться.
— Быстрее! — совсем уж истошным голосом завопил Манго — Манго.
Они побежали быстрее, улица была пустынной, дом позади уже не просто кренился, он качался как при землетрясении.
— Бред какой–то! — сказал Лапидус, отпыхиваясь от бега, — такого вообще не может быть, чтобы у нас дома качались…
— Качаются, но не падают! — глубокомысленно заметила Эвелина.
Лапидус обернулся и посмотрел на ту сторону улицы. Дом стоял как ни в чем не бывало, никаким землетрясением и не пахло. Дождь кончился и голубые искры опять стали собираться в гроздья над балконами.
— Вот так встреча, селянин! — сказал Манго — Манго. — Мы опять встретились.
— Чему ты радуешься? — спросила Эвелина. — Я вот с самого утра от него избавиться не могу!
— Двадцать два! — пропел Манго — Манго — Двадцать два очка… И быстро падающие слова… И еще пятьдесят за те письма, что ты прочитал… Если хочешь, можешь идти дальше, если хочешь, можешь оставаться…Что с того, что мы с тобою меченые надписью зеленой краской «индилето»…
— Это и есть тот сумасшедший? — спросила Эвелина у Лапидуса.
— Синяя машина, в ней едет Эвелина… — радостно пропел Манго — Манго.
— В машине бензин кончился, — грустно заметила Эвелина, — пришлось оставить!
— А куда ехали? — спросил Манго — Манго.
— Мне его надо спрятать, — тихо проговорила Эвелина. — я хотела его спрятать у себя на работе, но без машины нам туда не добраться!
— А сколько времени? — поинтересовался Манго — Манго.
— Двадцать минут первого… — посмотрела на часы Эвелина.
— Детское время, — захихикал Манго — Манго, — мы сейчас все спрячемся.
— Где? — тупо поинтересовался Лапидус.
— Идите за мной! — сказал, закрывая зонт, Манго — Манго.
Лапидус 13
Лапидус шел за Манго — Манго и чувствовал шеей петлю.
Петля была веревочная, а веревка — та самая, что лежала когда–то под телевизором. Пеньковая веревка с гадючьим узором на спине.
«Веревка, — вспомнил он грозное шипенье Эвелины, — у тебя есть веревка?»
Манго — Манго поднимался по узкой темной лестнице и держал свободный конец веревки в руках.