Индиран Диор и тайна затерянного храма
Шрифт:
Медленно сел Мэйтар, из-под головы которого вытянули вещмешок.
— Госпожа Аэлин, поручаю этого сумасброда вашим нежным рукам. Верните нам его целым и невредимым, умоляю!
Аэлин молча нанесла ему на кисти два мазка того же средства, развернула его и выпихала вон из комнаты.
*
Женщина из хорошей семьи обязана уметь разные полезные вещи. Управлять домом. Уметь провести званый вечер и праздник с пользой для семьи, даже если на кухне вчера повесилась мышь. Уметь перевязать раны, полученные где-нибудь мужчиной, неважно, в сражении или в уличной драке…
Вот последнее умение ей пригождалось в экспедициях чаще всего.
Вместо кипячёной воды, чтобы не разводить костра, она принесла горячей воды из бассейна в бурдюке.
— Сядьте сюда, господин не очень хороший археолог. "После" уже наступило.
Маглор послушно поднялся и снова сел, двигаясь медленно, как в воде. Он словно погас, глаза его больше не сияли, и неизвестно, это его скрывающее волшебство — или это последствия вчерашнего.
Просто работа, сказала она себе. Даже самый совершенный мужской торс из всех, что она видела вживую, лишь поле для работы.
Срезать тряпки, которыми ему торопливо замотали раны вчера, и пожалеть мимолётно, что негде сжечь эту пакость. Что ж, раз эльф прожил эти десять тысяч лет, не потеряв ни руки, ни ноги, скорее всего, его раны не слишком легко гноятся… Пришлось разрезать штаны вокруг раны в бедре. Убрать пинцетом присохшие лоскуты ткани. Промыть водой вокруг обеих ран. Промыть сами раны, теперь драгоценным обеззараживающим. И перевязать чистыми бинтами, а в это время отчаянно радоваться, что ей не двадцать лет.
Потому что такое с ней творилось только во время влюбленности. Пожалуй, и тогда не было такого откровенного, внятного телесного голода, сводящего живот и кидающего в жар. От каждого прикосновения к удивительно гладкой коже, словно светящейся, или к блестящим черным волосам с рыжеватым отливом…
Вот и красное лицо пригодилось, кто бы подумал!
— Надеюсь, вы сможете идти. Вам ужасно повезло с этими ранениями, они сквозные, и кость не задета. Конечно, можем соорудить и носилки, но вы же знаете студентов, носильщики из них прескверные. Уронят и потеряют все. Будет обидно потерять вас посреди леса. Нет, если вы сами захотите потеряться, другое дело.
Молчание.
Он не захочет потеряться, но лучше шутить об этом, чем нет.
— Теперь вашу руку.
Разрезая намотанный вчера лоскут рубашки, Аэлин мысленно готовила себя к виду горелого мяса и радовалась, что не ела с утра. Потому она ни инструмента не выронила, ни выкрикивать ничего не стала.
Кажется, Маглор и сам не мог поверить.
— Лопатой меня по голове, — все-таки сказала археолог из хорошей семьи.
Шипело же вчера и воняло жареным. И ночью виделось чёрное и лопнувшая клочьями кожа.
…Там был полностью заживший ожоговый рубец. Розовый, чуть стянувший кожу ладони.
Маглор недоверчиво пошевелил пальцами, кожа натянулась, но движений его не стеснила.
Как можно было это не заметить?
Как можно было…
Ладно. После Моргота — все может быть. Даже Всеотец и Валары, как ни странно.
— Думаю, будет полезно его массировать с мазью, — сказала Аэлин деловито, одолевая растерянность.
Маглор молча перехватил ее правую руку, повернул ладонью вверх. Она вздрогнула. Подушечки трёх ее пальцев блестели гладким сухим ожогом, как от горячего стекла.
— Это мелочи.
Стремясь скрыть растерянность, она, покопавшись в аптечке, вытащила жестяную коробочку, в которой что-то стучало и перекатывалось. Не без труда открыв жестянку, она торжественно вытащила и положила Маглору на ладонь, на нежную розовую коду невозможного ожога, горошину лимонного леденца и пояснила:
— Я их обычно выдаю за мужество при перевязке. Вы точно заслужили.
Неподвижное лицо дрогнуло, наконец, и Маглор чуть улыбнулся. И забросил горошину в рот. Еще несколько раз согнул и разогнул пальцы, привыкая к ощущениям. Потом резко встал и склонился к своему мешку с вещами, достал оттуда сложенную одежду, поискал что-то.
Немного растерявшись, Аэлин свернула остатки бинтов и ваты обратно в бумагу. Кажется, больше никому перевязки не требовалось… Тело сходило с ума. Голова была в растерянности, потому что желать чудо… Не то, чтобы неправильно, но как-то странно, вы не находите, госпожа археолог?
Живое чудо вытащило из сумки ещё один мешочек, из мешочка пузырек с чем-то светлым. Открыло его. Запахло… Детством оттуда запахло. Море, солнце и холмы близ Дол-Амрота, дом прадеда из ракушечника и пучки "королевского листа", которые бабушка расставляла по дому для свежести.
Чудо вложило пузырек ей в руки и жестом попросило ее выйти. Да, рваные штаны ему тоже стоило переодеть. А ей — не стоило на это смотреть. Иначе пар повалит из ушей, и Вельхин будет спрашивать что-нибудь про подобающее и неподобающее. И тогда она точно его ударит.
— Таланты нашего проводника иногда просто пугают, — Индиран снаружи распоряжался переупаковкой снаряжения. С интересом он посмотрел на флакон у нее в руках, втянул запах. — Если он ещё и медик окажется…
Студенты сноровисто делили между собой мешки с едой, патроны, вещи. Вельхин раскладывал свертки с едой.
— Не обещайте съесть свою шляпу, она осталась в подземелье.
— У меня есть запасная, не хуже!
— Снаружи она будет полезнее, чем внутри вас!
…Мазь с запахом королевского листа была чуть холодящей и мягкой.
Сколько занятий можно было сменить за дюжину с лишним тысяч лет? Сколько раз приходилось изучать снадобья разных земель? Чтобы сохранить себе руки-ноги, например.
— И как вам его таланты?
— Пахнет лучше, чем работа апрекаря в Исме. И ощущается тоже.