Индиран Диор и тайна затерянного храма
Шрифт:
— И в нашем мире больше не станет этого света!
— Голм, голм, — только и сказала Аэлин.
— Ты издеваешься?
— Не совсем, к сожалению.
— Ты невыносима.
— Озвучиваю твои же опасения, верно? Я просто сволочь, дорогой коллега. Ты уже не можешь от него оторваться!
Шкатулка захлопнулась с треском, на них упала темнота. Глаза привыкли не сразу. Вот он различил сперва звезды в бледном небе, затем светлую рубашку Аэлин и отблески воды под ногами.
— Он действительно обжёг меня… И я не собирался держать его у себя. Ни минуты.
— Я верю.
— В древности сказали бы — в тебе нет эстель.
— Надежды на что? На благородство королей и разумность правительств? Нету.
— А не влюбилась ли ты, дорогая Аэлин? — спросил Индиран в темноте. — Не пытаешься ли добыть дар предмету этих чувств? В это чудо ещё как можно влюбиться…
— О, о моих чувствах я могу говорить долго, дорогой Индиран, — очки Аэлин отразили свет звезд, стекла были видны, а их хозяйка — нет, только рубашка белела чуть ниже. — Мое чувство задницы предсказывает большую беду вокруг этого Камня. Каждый раз, когда такой появлялся в Срединном мире, вокруг него начинались беды. Мое чувство прекрасного подсказывает, что есть лишь один способ уберечь эту красоту от жадных рук — поднять светить в небе или иным способом сделать недосягаемой для людей. И, наконец, мое чувство должного подсказывает мне, что раз мы двое обожгли об него руки, он не для нас. А скорее всего, для сына своего создателя.
— С чего бы это? Маглор отказался от него тысячи лет назад!
— Когда ты ушел, я спросила у студентов, знает ли кто-нибудь, где обитают обычно гигантские морские сомы. И мне сказали — у западных берегов, вдоль Линдена и островов. А выловили его с камнем в брюхе далеко на юге. И вот я думаю, не к этим ли берегам он плыл…
— Это уже фантазии, дорогая Аэлин.
— Я полагаю, идея, что этот чудесный свет будет мирно светить с Королевского маяка и все, тоже фантазия.
— Мы цивилизованное государство. Даже если в древнем Минас-Тирите в этом сомневаются.
— Древнему Минас-Тириту я тоже его не доверю. И я не знаю, смогу ли выпустить его из рук, подержав в них по дороге.
Стало тихо. Шуршал слабый ветер, лунный отсвет лежал на верхушках деревьев. Глаза привыкли к темноте и уже различали берега ручья и верхние кромки овражных склонов.
— Я жду, что ты попытаешься снова.
— Я сказала все, что могла, дорогой коллега.
Раздался шорох, скрежет мелких камней, и белая рубашка начала неловко удаляться.
— Постой, — сказал он. — Подожди.
Шорох прекратился.
— Если Камень все же окажется на Королевском маяке, что ты будешь делать?
— Любоваться и завидовать.
Он отвернулся. На фоне тропической темноты вставало перед глазами видение — расцветающий под удивительным светом Умбар.
…Негодование богатого и мощного Нового Южного Умбара.
Зависть старого Гондора.
Бешенство безводного, многолюдного Харада.
Зависти будет много. Вскипят все споры и обиды, только-только улаженные. Особенно обиды.
"Нас интересует сокровище, которое вы утаиваете от Королевского Совета Умбара", — скажут ему люди в наглухо застегнутых официальных костюмах. Обязательно скажут.
— Ты сможешь… отдать его?
— Сделай это.
— Кажется, уже не могу, — признался Индиран странно легко. — У меня руку судорогой сводит от одной мысли.
Снова зашуршало, отблеск очков приблизился.
— Возьми, — сказал он, протягивая руку. Левой рукой растер запястье правой — сводило так, словно он без перерыва писал с утра до ночи.
Ее прохладная рука нащупала его руку в темноте, осторожно разжала пальцы. Шкатулка исчезла. Вздохнув, Индиран поднялся с корня, на котором сидел, отчего зад его неромантично заныл, и двинулся за силуэтом Аэлин.
Остановился через несколько шагов, потому что беззвучно возникшего перед ними Маглора и его горящие глаза разглядел и в темноте. Значит, он был здесь все это время.
— Очень хорошо, что вы уже здесь, — обрадовалась тому Аэлин. — Не придется вас отзывать или показывать это молодым людям, они плохо держат язык за зубами. Я надеюсь, вы сможете его увезти… Достаточно далеко.
Маглор не шелохнулся, и Аэлин сама протянула руку и вложила в его ладонь темную шкатулку. Даже в темноте было видно, как тот вздрогнул и отшатнулся.
— А теперь давайте все же вернемся к огню, — предложила она, — иначе от моей репутации вовсе ничего не останется.
— Здесь это не имеет значения! — возмутился Индиран.
— Для моей работы, к сожалению, имеет.
Обойдя неподвижного Маглора, Аэлин бодро зашагала вверх по ручью. Эльф остался стоять статуей, прижимая шкатулку к груди.
Индиран потащился за коллегой, чувствуя себя усталым, словно весь день нес тяжелый груз даже без привалов. Надежда, что груз теперь свалится с плеч, не слишком оправдалась.
"Ты будешь жалеть, отродье эльфийской ведьмы…"
"Я уже жалею, — подумал он. — Я пожалел бы о любом выборе". И вот эта мысль принесла некоторое облегчение.
Они успели выпить остывающего чая и стали готовиться к ночлегу, когда Вельхин все же не удержался. Подойдя к Аэлин, он тихо и недовольно, но так, что Индиран отчетливо слышал, предупредил ее:
— Дорогая коллега, вы подаете молодым людям очень дурной пример… В лесу, в темноте, наедине с двумя мужчинами сразу! Это недопустимо, вы понимаете? Да, это походные условия, но все же…
— Подите вон, — сказала Аэлин, отворачиваясь.
— Побеспокойтесь о своей репутации, доктор Вельхин, — сказал ему ласково Индиран. — Поверьте, если вы начнете говорить лишнее, я легко найду на ней несмываемые пятна…
— Язык оторву, — сказал из темноты очень хриплый, почти неузнаваемый после суток молчания голос. Маглор вышел к потухающему костру бесшумно и с неожиданной стороны. Доктор Вельхин с обиженным видом вернулся к своему месту.