Индивидуальная непереносимость
Шрифт:
– Спасибо, Вадик.
– Не за что. Травись.
Мы замолчали. В соседних квартирах тоже гуляли. Оттуда были слышны взрывы хохота и музыка. Я курил, окутываясь облачками синего дыма, смешанного с паром от дыхания. Анара глубоко затягивалась с упорством человека, поставившего своей целью заработать рак лёгких, и стряхивала пепел в темноту. Видимо, она была уверена, что в этот поздний час под балконом не окажется прохожих. Или ей было всё равно. Из двери высунулась лохматая голова Добрика.
– Ну, где вы там, куряки? Идите уже к столу.
Кинув окурки на головы вероятных прохожих, мы с Анарой вернулись в комнату. В тепле у меня сразу же запотели очки. Это вечная проблема очкариков зимой.
– Я принесла бутылку водки, – сообщила Жанна. – Специально для мальчиков.
Ослепительно улыбаясь, Жанна указала на бутылку «Пшеничной».
– Вот это правильно! – обрадовался Добрик. – Мальчиков водка освежает. А специально для девочек у нас есть «Рябина на коньяке». Лёка, барабанный бой! Где твои барабанные палочки? Нету? Тогда доставай «Рябину»!
Пока Добрик облизывал глазами водку, Лёка выставил на стол четыре бутылки рябиновой настойки – свой вклад во встречу старого Нового года. При этом у двоюродного брата был такой торжествующий вид, словно он – Генрих Шлиман, нашедший четыре амфоры с божественной амброзией на раскопках Трои. Впрочем, Шлиман вряд ли смог бы добыть «Рябину на коньяке» в Мухачинске.
Добрик энергично наполнил рюмки всем, кроме Агафона, и понеслось. Тосты, анекдоты, смех… Кто-то включил телевизор. Передавали концерт итальянской эстрады. Праздник забурлил. Сделав погромче звук и выключив свет, Жанна, Яна, Юлька, Добрик и Лёка устроили дискотеку при лунном свете. Настюша Полякова выковыряла меня из-за стола и тоже вытащила на танцпол. В комнате стало шумно и весело, как в собачьем вольере. Веселье не перебило даже появление Светки – старшей сестры Лёки и нашей с Агафоном двоюродной сестры. Светка училась в Мухачинском институте культуры на детского хореографа и вела танцевальный кружок в той же школе, где работали Добрик, Анара и Юлька. Это Добрик замолвил за неё словечко перед директрисой. Светка ещё в детстве выполнила норматив кандидата в мастера спорта по художественной гимнастике. Потом её тренер сказала, что Светка в спорте достигла своего потолка, и тетя Люся отдала её в танцевальную школу при Дворце пионеров. Танцевать Светке понравилось, поэтому после окончания школы она поступила в институт культуры. Мы с Агафоном мало общались со своей двоюродной сестрой. Разный пол, разный возраст, разные интересы. А вот Лёка был очень близок с ней. И Светка его любила, нянчилась с ним, баловала, прощала его детские гадости. Лёка был для неё что-то вроде любимой куклы.
Постепенно спиртного становилось всё меньше, а девушки становились всё краше, несмотря на темноту. Время летело незаметно, но до полуночи я всё-таки не досидел. Последнее, что осталось у меня в памяти – пустая бутылка «Пшеничной», сама собой шатающаяся на испачканной скатерти, подобно пьянице на заплёванном тротуаре.
Страх когтями царапал мне сердце. Вокруг сгущались какие-то пятна крайне мрачного оттенка. Пятна кружили, издавая невнятные звуки – жуткий шёпот из ниоткуда, от которого дыбом вставали волосы. Это люди? Не уверен. Пятна больше напоминали тени умерших. Тёмные призраки без чётких очертаний, взмахивающие широкими руками-крыльями в зловещем танце. Как я ни старался, но не мог разглядеть их и понять, что они говорят.
Тёмные призраки водили свой ужасный хоровод долго. Примерно вечность. Я утомился и уже начал проникаться жалостью к самому себе, как вдруг невнятные звуки сложились в ясные слова. Знакомая пронзительно-хриплая сирена голосила: «До, ре, ми, фа, соль, ля, си, кошка прыгнула в такси!» Анара? Она и тут меня достала! Всё понятно: мне снится кошмар. От сердца отлегло. Эту считалку я выучил в музыкальной школе на уроках сольфеджио:
До, ре, ми, фа, соль, ля, си,Кошка прыгнула в такси,Заплатила сто рублейИ поехала в музей,А весёлые котятаК ней залезли позадиИ проехали бесплатноДо, ре, ми, фа, соль, ля, си!Точно – кошмар. Значит, пора просыпаться. Я с трудом разодрал слипшиеся глаза. В первый момент я решил, что мне начал сниться новый кошмар. Квартиру Добрика заполняли люди в милицейской форме и в штатском. В комнате стояла холодина, так как дверь на балкон была распахнута. На балконе тоже кто-то что-то делал. Оттуда доносилось деловитое бормотание. На улице всё ещё было темно, горели фонари, и валил снег. Я лежал на диване. Подушкой мне служила стопка нот, переместившаяся с телевизора мне под голову. У меня в ногах примостился молодой сержант милиции и со светлой улыбкой на блаженном лице почти беззвучно перебирал четыре толстые струны бас-гитары. Никого из наших видно не было.
– Проспались, молодой человек?
На меня смотрел мужик в расстёгнутом пальто с меховым воротником. Под пальто виднелся мятый костюм. Выдающийся вперёд прямоугольный подбородок, как у американского полисмена с карикатур, придавал ему грозно-тупое выражение. Сцепив пальцы за спиной, отчего он казался таким прямым, будто проглотил аршин, мужик впивался в меня пронизывающим взглядом. То есть, это я так определил бы его взгляд. Я попытался своим затуманенным взглядом повергнуть мужика ниц, но напрасно. Он запросто устоял. Что за неприятный типус!
– Вы кто такой? – хрипло спросил я неприятного типуса. Водка устроила у меня во рту кошачий туалет.
Мужик засунул руку во внутренний карман и долго не вынимал её, словно вслепую пересчитывал там деньги. Наконец он вытащил руку на волю, держа раскрытое удостоверение.
– Следователь Гуртовой Иван Кириллович.
– Откуда и куда следуете, товарищ Гуртовой?
– Шутим? Ещё не протрезвели?
– Просто спросил.
Всем известно, что милиционеры, как и врачи, обладают своеобразным чувством юмора. Их юмор кажется чёрным, если вы его не понимаете, и гораздо чернее, если поймёте. Следователь Гуртовой сразу же доказал, что над своим чувством юмора ему ещё работать и работать. Показав испорченные курением зубы (мне показалось, что эта улыбка была взята напрокат прямо из застенков гестапо), он предупредил:
– Скоро вам станет не до шуток, молодой человек. Вы знакомы с Иссикиновой Анарой Фархадовной?
– Знаком.
– Как давно?
– А сколько сейчас времени?
– Три часа ночи.
Я кое-как подсчитал.
– Тогда я знаком с Анарой примерно семь часов. А что случилось?
Следователь Гуртовой взглянул на наручные часы.
– Сорок пять минут назад гражданка Иссикинова была обнаружена на улице мёртвой.
Словно пружина подбросила меня с дивана. Вот тебе и Варфоломеевская ночь!
– Анара умерла?! Как же это случилось?
Гуртовой кивнул на балконную дверь:
– Очевидно, упала с этого балкона.
Часть вторая. Интерлюдия
Быстро стемнело. Серебряные звёзды усеяли чёрный бархат неба. Сильный ветер раз за разом пытался сорвать с девушки куртку, но она прощала ветру его нахальство. Опьянённая больше морем, которого девушка до сих пор толком не видела, чем выпитой водкой, она брела вдоль берега. Холодные волны, как штурмующее войско, яростно накатывали на берег и, сдавшись, отступали назад. Страшно было представить, сколько тысячелетий продолжается этот штурм. Тысячелетия. Это же бездна времени. А девушке всего двадцать три. Она совсем недавно закончила финансово-экономический и получила распределение к морю. Сокурсники ей завидовали. Повезло. Новые коллеги пригласили на ночную рыбалку. Она согласилась. Ведь это так романтично: ночь, море, звёзды, шум прибоя…