Индия: беспредельная мудрость
Шрифт:
Вторая драгоценность в джайнизме: правильное познание-джняна предполагает правильные средства познания, прамана, и методы, найя. Джайнская теория эпистемологии не может не вызвать восхищения: так тонко, виртуозно и изощренно она разработана. Среди видов знания джайны выделяют непосредственные и опосредованные; к первым они относят ясновидение, телепатию и абсолютное познание, а ко вторым – чувственно-логическое и авторитетное. Чувственно-логическое познание требует вмешательства материального носителя информации; его можно получить через органы чувств – индрия, ум – манас и импульсы – огха, причем процесс восприятия проходит несколько этапов, подробно рассматриваемых в джайнских трактатах. В некоторых текстах упоминается 336 видов чувственно-логического познания: джайны даже на фоне индийского пристрастия к классификациям отличались исключительной детализацией этих классификаций, охватывавших все мыслимые стороны религиозной жизни адептов.
Причудливое сочетание постоянства субстанции с многообразием ее различных сочетаний не нравилось буддистам, и один из них, Шантаракшита, писал, что «надобно признать одно из двух: либо что все уничтожается, либо что все вечно». Пытаясь соединить постоянство мира с его изменчивостью, джайны выдвинули представление об относительности, неоднозначности всего сущего – теорию анэкантавады, которая формулируется в виде двух самостоятельных положений: сьявады, то есть доктрины «некоторым образом», и наявады, «доктрины отношений».
Согласно им, любые определения реальности могут быть истинными лишь в ограниченном смысле, с какой-нибудь одной точки зрения, а потому все утверждения могут быть истинными только «некоторым образом», «сьяд», с определенной точки зрения, «ная», и должны содержать некий модальный значок, слово «может быть», «возможно». Полная же, абсолютная истинность вне дискурса и потому достижима лишь на уровне абсолютного знания, кевала. Таким образом джайны надеялись и примирить, и исчерпать все возможные суждения о реальности, выдвинутые другими учениями, полагая, что каждому из них доступна лишь какая-то крупица истинного знания и абсолютизация ее – недостойный порок. Махатме Ганди глубоко импонировала эта джайнская теория. Он говорил: «Мне очень нравится доктрина многостороннего характера реальности. Именно эта доктрина научила меня судить о мусульманине с точки зрения мусульман, а о христианине – с точки зрения христиан».
Джайны верят, что уничтожение кармы может быть достигнуто через суровое подвижничество, а предотвращение нового притока «кармического вещества» обеспечивается строгой дисциплиной, которая и составляет суть третьей драгоценности – правильного поведения. В общих чертах оно сводится к соблюдению основных обетов: ненасилия, ненанесения вреда всем живым существам – ахимса, правдивости – сатья, неприсвоения чужого – астея, целомудрия – брахмачарья, а также отказа от собственности и воздержанности от суетных привязанностей – апариграха.
Эти
Сикх означает «ученик»
31 октября 1984 г. в 9 часов 22 минуты прозвучала серия выстрелов, прервавшая жизнь Индиры Ганди, в течение последних 15 лет руководившей страной. Илл. 91 В это утро она немного задержалась в своей столичной резиденции, навещая своих внуков, Приянку и Рахула, детей Раджива Ганди: накануне они попали в автокатастрофу. Индира Ганди торопливо шла к калитке, обдумывая на ходу предстоящие дела. Охранник Беант Сингх учтиво поздоровался с ней, сложив руки в традиционном приветствии, а потом выхватил пистолет и дважды в упор выстрелил в премьер-министра. Смертельно раненная Индира Ганди падала на дорогу, когда другой охранник, Сатванг Сингх, разрядил в нее свое ружье.
Оба стрелявших были сикхами.
Незадолго до этого, 5 июля 1984 г., правительство отдало приказ взять штурмом Золотой храм в Амритсаре, главную сикхскую святыню, и выбить оттуда сикхских сепаратистов. Жрецы яростно отстреливались, предпочтя священным молитвам гранаты и противотанковые ракеты; обе стороны несли большие потери. Сикхи требовали отделения Пенджаба, одного из индийских штатов Индии, поскольку они считают себя истинными пенджабцами, хотя там живет немногим более половины сикхов. На месте Пенджаба они хотели образовать сикхское государство Халистан, «Землю праведных».
Когда Индиру Ганди в очередной раз предостерегли от неоправданного риска – иметь в своей охране сикхов, она ответила, указав в сторону одного из них: «Неужели вы думаете, что я уволю живого человека? Это – Беант Сингх; он работает в моей охране уже 18 лет. Он – примерный офицер, и я считаю его своим другом». Сам Беант думал иначе…
Этот эпизод никаких других чувств, кроме возмущения, вызвать не может, но понять его все-таки можно, углубившись в не слишком далекую историю.
…30 марта 1699 г. в весенний праздник Байсакхи, знаменующий начало Нового года, в живописном городке Анадапуре собралась вся сикхская община. Тысячи людей устремились сюда, и вокруг городка выросло целое шатровое царство, на улицах которого то и дело устраивали воинские игры и поединки. В день праздника все собрались на центральной площади, и море разноцветных тюрбанов и красочных нарядов переливалось всеми цветами радуги. Своих собратьев созвал сюда гуру Гобинд, красавец, поэт, дипломат, рыцарь, воин. Многочисленные предания, поэмы, легенды, песни, лубки донесли его романтический облик во всех подробностях: индийцы с их поразительной памятью так рассказывают о нем, что создается впечатление, будто он был их ближайшим родственником, жившим совсем недавно. Рост, цвет глаз, костюм, украшения, привычки – все описывается самым подробнейшим образом. Впрочем, это касается не только гуру Гобинда, но и других героев. Сам же гуру обычно изображается сидящим на коне, с которым они составляют единое целое, в ярком наряде, с соколом на руке, так что нетрудно представить его себе неукротимо рвущимся в бой и ведущим за собой пламенных воинов.
Нетрудно воссоздать в воображении и то событие, которое случилось на празднике весны. Гуру Гобинд обнажил меч перед собравшимися и заявил: «Преданные друзья мои, богиня ежедневно требует головы другого сикха. Есть ли среди вас кто-нибудь, готовый пожертвовать жизнью по моему призыву, за гуру и дхарму?» Первого вызвавшегося из толпы гуру увел в шатер и вернулся оттуда с окровавленным мечом; из-за дверной завесы потекла кровь. Толпа еще не пришла в себя, когда гуру вновь появился перед ней и еще раз спросил, кто готов пожертвовать жизнью ради веры. Вызвался еще один смельчак. Гуру взял его за руку, посмотрел в глаза и увел в шатер; через минуту оттуда хлынула еще одна волна крови. А гуру опять появился перед толпой, взывая к чувствам собравшихся. Встал еще один человек; за ним последовал четвертый, пятый… Каждый раз гуру возвращался из шатра с окровавленным мечом, а замершая толпа с ужасом наблюдала, как из-под полога вытекает алая кровь.
Илл. 90. Воинственные сикхи считаются в Индии лучшими солдатами. В их молитве XVII в. есть слова: «Пусть святая сабля будет нашим надежным защитником!»
И тогда гуру вывел всех пятерых, безоглядно последовавших его зову, целыми и невредимыми, облаченными в праздничные одежды, вознес хвалу их преданности и объявил, что первыми посвящает их в хальсу, которую сейчас здесь и утверждает, сказав, что отныне власть гуру переходит ко всей сикхской общине: «Отныне гуру – это хальса, а хальса – это гуру». Как оказалось, убиты были козы, заранее приведенные в шатер, а тяжелое испытание потребовалось гуру для того, чтобы выявить самых верных, смелых и преданных. Их он назвал Панч Пьяре, то есть «Пять Возлюбленных», а они, в свою очередь, приняли в хальсу самого гуру. Под этим именем они и остались в истории сикхизма, и сейчас в память о том событии в каждой процессии сикхов можно видеть пятерых героев, облаченных в праздничные шелка и несущих мечи на плече.
Хальсой (от арабского «чистый») была названа вновь организованная воинственная и бескастовая сикхская община, братство, бескорыстно готовое к самопожертвованию. Отныне каждый сикх должен был отречься от прежних кастовых и иных связей, «от дхармы, варны, кармы и племени» и признавать только близость другим сикхам. Некоторые брахманы сочли это требование неприемлемым для себя и тут же покинули ряды сикхов, но многие остались. Создание боевого братства, массовой военной дружины было продиктовано суровой необходимостью, связанной прежде всего с землей сикхов, Пенджабом, «Пятиречьем», благословенным, плодородным древним краем.
История его вообще полна бурными и трагическими событиями, так как он лежит на пути к Гангу, являясь воротами в страну, открывая дорогу к ее столице Дели и другим богатым местам долины. Именно Пенджаб первым встречал всех пришедших в Индию из-за северо-западных гор и первым выдерживал натиск чужеземных захватчиков, и именно он пал последним в середине XIX в. в борьбе с английскими колонизаторами. Еще античный автор Арриан писал во II в. до н. э. о древних жителях этой страны: «Рассказывают также, что индийцы не ставят памятников мертвым, считая, что доблестных подвигов этих мужей и тех песен, которые о них поются, достаточно, чтобы память о них сохранилась навеки». Кажется, пшеница на полях Пенджаба вспоена не только его пятью реками, но и потом и кровью пахарей-воинов, с глубокой древности живущих здесь. Английский филолог Торнтон сказал о пенджабском языке: «В нем ощущаешь вкус пшеничной муки и горьковатый запах деревенского очага». Вот эти-то земли и населяли издавна сикхи.
В то время, когда происходили описываемые события, сикхам Пенджаба грозили афганские соседи, уже не раз нападавшие на них; войска Великих Моголов, не испытывавших особой симпатии к свободолюбивым сикхам; и собственные правители-князья, которые тоже боялись сикхской вольницы пуще огня. Гуру Гобинд следовал требованиям времени, которые подталкивали к необходимости сплочения.
Созданная им хальса оказалась прочной и долговечной. И сейчас для того, чтобы вступить в нее, требуется пройти специальную церемонию посвящения пахул, впервые установленную для «Пятерых Возлюбленных», когда по слову гуру принесли железный сосуд с водой, а тем временем жена его, Сахиб Деви, бросила туда тростниковый сахар. Гуру размешал жидкость обоюдоострым ножом, изготовив таким образом амриту – специальный ритуальный напиток, и дал «Пяти Возлюбленным» испить пять горстей этой воды, пятью горстями побрызгал им волосы и пятью – глаза, а они каждый раз повторяли приветствие, славословящее хальсу. С тех пор именно таким образом посвящаются в сикхскую общину мальчики и девочки, достигшие юношеского возраста и способные сознательно пойти на этот шаг.
Тогда же были введены главные атрибуты сикхизма как знаки принадлежности к хальсе, так называемые «пять К»: кеш – нестриженые волосы, борода и усы; кирпан – кинжал или меч, который обязательно нужно иметь при себе; кангха – гребень, помогающий уложить волосы, а не держать их в беспорядке, как это делают порицаемые сикхами аскеты; кара – стальной или железный браслет на правом запястье; и качх – короткие штаны особого покроя, разновидность нижнего белья. Так сложился облик сикха-кесадхари, то есть сикха с длинными, нестрижеными волосами. С тех пор сикхи, прошедшие обряд посвящения, не бреются и не стригутся, в отличие от сикхов-сахадждхари, то есть сикхов, не вступивших в хальсу и стригущих волосы.
В тот же памятный день гуру Говинд объявил, что все сикхи отныне будут прибавлять к своему имени титул «сингх», то есть «лев», и с тех пор все сикхи-мужчины неукоснительно следуют этому правилу. По всем этим признакам: по тюрбану, закрывающему длинные нестриженые волосы, и по воинственному виду – ни с кем не спутаешь в индийской толпе сикха, приверженца одной из национальных религий Индии.
Что же она представляет собой? Ее название происходит от санскритского слова шишья, то есть «ученик». Как уже было сказано, по национальной принадлежности почти все они пенджабцы и образуют довольно компактную этно-конфессиональную общность, претендуя на роль истинных хранителей «пенджабского духа». Большая часть сикхов – сельские жители, и это во многом определяет облик сикхской общины. Сикхи-горожане – в основном мелкие и средние предприниматели, торговцы, чиновники, военные, шоферы. Как правило, они энергичны и предприимчивы, ориентированы на достижение посюсторонних целей и стремятся преуспеть в этой жизни. Видимо, им проще сделать это, поскольку, в отличие от индусов, они не связаны многочисленными ритуальными правилами и запретами.
В современной Индии сикхи составляют примерно 2 % от общего числа населения, то есть их больше, чем буддистов или джайнов, но меньше, чем индусов, мусульман или христиан. Сикхизму дают различные, часто взаимоисключающие определения и оценки. Так, Ч. Раджагопалачари, государственный политический деятель первой половины XX в., говорил: «Воображать, что сикхизм – это отдельная от индуизма вера, есть крайняя степень невежества». В то же время, его современник сикхский лидер Тара Сингх утверждал: «Наша культура отлична от культуры индусов. Мы не будем жить под господством индусов и сохраним самостоятельность нашей общины». Одни считают, что сикхизм – синтез ислама и индуизма, другие же уверены, что он был создан именно для защиты индуизма от ислама. Можно было бы продолжить перечень цитат, противоречащих друг другу, но важнее отметить, что споры о характере сикхизма чаще диктуются соображениями политической борьбы, нежели поисками истины.
Оставив в стороне религиоведческие споры, обратимся к истории. Сикхизм сложился в Индии в XV в., когда страна стала ареной встречи двух религиозных традиций, индуистской и мусульманской. Основателем сикхизма считается гуру Нанак (1469–1539). Как и в других подобных случаях, о его жизни сохранилось мало достоверных сведений, да и те тонут во множестве легенд. Известно, что он родился в деревне Талванди неподалеку от Лахора (современный Пакистан), которая теперь в честь него переименована в Нанкана Сахиб, и сооруженный здесь храм привлекает к себе сикхов-паломников со всех концов мира. Отец вероучителя, Мехта Калу, был индусом, зажиточным торговцем из касты кшатриев, и потому первым домашним учителем будущего гуру был брахман, пытавшийся дать ему основы индуистских знаний. Как и следовало ожидать, будущий духовный вождь в этом не особенно нуждался: легенды повествуют о том, как Нанак уже в первом божественном откровении в детском возрасте получил объяснение глубочайшей истины, касающейся бога и человеческого существования, а также путей постижения бога через буквы алфавита, так что потрясенному учителю ничего не оставалось делать, как встать и поклониться своему осененному благодатью ученику. Позже Нанак выучил с другим учителем персидский и арабский языки. Однако его школьное образование было не слишком глубоким, обширным и длительным.
По преданию, Нанак во время обряда инициации, обязательного для членов высших каст, отказался надеть священный брахманский шнур, сказав, что он будет носить другой шнур, сплетенный «из волокна сострадания, из которого прядутся нити понимания и на котором вяжутся узлы воздержания». Его шнур для души, а не для тела должен быть свитым из истины: только он «никогда не порвется, не загрязнится, не сгорит, не потеряется».
Легендарная биография Нанака, естественно, изобилует описанием чудес, которые приключались с ним с раннего детства. Так, когда однажды отец, как водилось в их селении, послал сына с буйволами на пастбище, мальчик задремал под деревом и стадо потоптало всходы на соседнем поле. Хозяин, увидев, что его урожай погиб, впал в ярость, но Нанак успокоил его, сказав, что полю не было причинено никакого вреда, скорее наоборот. Ко всеобщему удивлению, так и оказалось: никаких следов нанесенного ущерба обнаружить на поле не удалось, а всходы были вдвое пышнее, чем раньше.
Когда в другой раз Нанака отправили пасти буйволов и он опять заснул под деревом, из своего гнезда выползла кобра и поднялась над головой будущего учителя, отбрасывая капюшоном тень на его лицо. После подобных чудес ни у кого не оставалось сомнений в том, что Нанак – посланник богов. Некоторое время он сторонился людей и долгие часы проводил в уединении и медитации, так что обеспокоенные родители вызвали к нему врача, опасаясь за состояние его ума. Но врач после беседы с мальчиком убедился, что тот не только здоров телом и духом, но и сам является «целителем страждущих душ».
Ни женитьба, ни другие попытки заинтересовать Нанака житейскими делами не приносили успеха. Рано отказался он и от уготованной ему карьеры торговца. В одно прекрасное утро он отправился искупаться в реке, внезапно исчез в воде и не появлялся три дня. Как позже выяснилось, за это время таинственного отсутствия было ему видение всемогущего бога, поручившего Нанаку поведать миру божественное Имя-Нам, а сам он был провозглашен божественным гуру. Ему было велено идти в мир и воспевать бога в посвященных ему гимнах. Согласно преданиям, когда гуру Нанак спустя три дня появился вновь, многие увидели сияние вокруг его головы.
Целые сутки после возвращения гуру хранил молчание, а потом возвестил: «Нет ни индуса, ни мусульманина». Эта фраза до сих пор служит предметом многочисленных комментариев. В большинстве случаев предполагается, что Нанак хотел сказать, будто разница в вере не означает разницы между людьми, и что все равны вне зависимости от вероисповедания и касты. Раздав все свое имущество бедным, гуру Нанак отправился проповедовать свое учение. Вначале его окружала небольшая группа приверженцев, которых он называл сикхами, «учениками», внимавшими своему учителю-гуру. Со временем она выросла в значительную общину, в которую входили самые разные люди, индусы высоких и низких каст и мусульмане. В отличие от индусских аскетов и мусульманских святых, он не искал тишины и уединения, не предавался изнурительным постам и длительным медитациям на лоне природы. Напротив, он отправился в самую людскую гущу, в города и селения, положив тем самым начало традиции, которой потом следовали все сикхские гуру: ни один из них не призывал к аскетизму и уходу от жизни, провозглашая достойным образом жизни упорный труд, активную жизнь и взаимную помощь.
Около четверти века гуру Нанак бродил по стране, произнося проповеди и слагая гимны во славу единого бога, который не воплощен в изваяниях, а присутствует повсюду, являясь высшим нравственным принципом каждого человека. Осуждая многобожие, он отрицал равным образом и индусскую, и мусульманскую обрядность. По всей вероятности, Гуру Нанак был прекрасным проповедником и не менее прекрасным поэтом, что не в последнюю очередь стяжало ему славу во всем Пенджабе. По легендам, его сопровождали мусульманин-музыкант и индус, записывавший гимны учителя.
Этот период жизни первого сикхского гуру также обильно уснащен чудесами. Рассказывают, будто однажды он со своими учениками ночевал в доме разбойника-мусульманина, наставляя его на путь истинный, а в другой раз разоблачил алчного богача-индуса. Попав во время странствий в большую деревню, он принял приглашение на скромный ужин к человеку из низкой касты и отклонил приглашение на роскошный ужин богача. Когда же его спросили о причине выбора, он будто бы взял в одну руку хлеб со стола бедняка, а в другую – богача и сильно сжал их в кулаке. Из хлеба бедняка начало капать молоко, символизирующее честный труд, а из хлеба богача закапала кровь, вызывающая в памяти кровавый пот работавших на него людей.
Конец жизни гуру Нанак провел в Картапуре, где и начала складываться сикхская община, в организации которой было много общего с суфийскими орденами. Поначалу обрядово-ритуальная сторона сикхизма была сведена к минимуму. Адепты новой веры поднимались до рассвета, совершали омовения и собирались в храме на молитвенные собрания – сангаты, а гуру давал наставления в вере. Служба заканчивалась до восхода солнца, и все отправлялись заниматься своими мирскими делами: гуру отрицал брахманские предписания отшельничества как ведущего к освобождению от сансарных пут и полагал, что жизнь во имя людей гораздо более угодна богу. Вечером сикхи вновь собирались, читали религиозные стихи и пели молитвенные гимны – киртаны, пользуясь при этом народным разговорным языком панджаби, который был родным каждому, в отличие от древнего санскрита, знание которого оставалось прерогативой брахманов, арабского языка медресе или персидского языка двора мусульманских правителей. И еще одно новшество ввел гуру Нанак: он раскрыл двери храмов для женщин, мудро полагая, что таким образом он проложит путь своей религии в каждую сикхскую семью.
После богослужения сикхи совместно обедали и расходились по домам. Это был недопустимо дерзкий вызов индуистской кастовой системе: кастовые правила ритуальной чистоты и оскверненности особенно строги в вопросах о том, кто с кем вместе может трапезничать. Обычай совместных трапез, за которыми собирались все желающие вне зависимости от касты, возраста, пола и религиозной принадлежности, позже стал для сикхов одним из важнейших ритуалов; он и сейчас не утратил своего значения. Ныне, как и прежде, два раза в сутки, утром и вечером, в сикхских молельных домах участники сангата собираются за совместной трапезой и рассаживаются без всякого соблюдения кастовых различий. Сикхские храмы или молельные дома – гурдвары, то есть «врата гуру», стали строиться по мере роста численности общины, став центром ее религиозной и социальной жизни.
Тогда же были заложены основы религиозно-философской доктрины сикхов, основные положения которой были унаследованы от индуизма и ислама. С самого начала в качестве первостепенных в нем утвердились идеи монотеизма и принципы индомусульманского единства, связанные с осознанием общности судеб индусов и мусульман в Индии. Со стороны индуизма на сикхских гуру наиболее заметное влияние оказали идеи средневековых бхактов Рамануджи, Мадхвы, Чайтаньи, Валлабхи и других. Именно они задавали тон в духовной атмосфере средневековой Индии, вынеся на первый план глубокую преданность личному богу и непосредственную эмоциональную связь с ним как главный способ богопознания и богопочитания. Как и бхакты, сикхские гуру полагали, что истинное общение с богом происходит лишь во внутреннем созерцании и что это – глубоко мистический процесс, который не требует жрецов-посредников и не нуждается в священном каноне. Отсюда – резкая проповедь против канонических текстов, в том числе и против вед и Корана, а также отказ от бессмысленных и отупляющих ритуалов, идолопоклонства и монашества.
Эта позиция, последовательно выдержанная гуру Нанаком, была нарушена его преемниками, первым из которых – и вторым в учительской традиции – стал гуру Ангад, скромный и благочестивый, после ряда испытаний получивший благословение гуру Нанака, который предпочел его своим родным сыновьям. По преданию, когда основатель сикхизма готовился покинуть этот мир, его последователи-мусульмане намеревались похоронить его тело после смерти, а индусы – кремировать. Гуру спросили о его решении, и он ответил: «Пусть индусы положат цветы с правой стороны моего тела, а мусульмане – с левой. Чьи цветы наутро окажутся свежими, те и могут по праву распоряжаться моим телом». После этих слов гуру накрылся покрывалом, а когда на следующее утро его подняли, тела под ним не оказалось, но цветы с обеих сторон были свежими. Рассказывают, что индусы и мусульмане убрали свои цветы и разрезали покрывало надвое; первые сожгли свою половину, а вторые похоронили свою. Сикхи в память о своем гуру построили гурдвару, а мусульмане – надгробие на берегу реки Рави. Однако оба памятника были размыты рекой и не сохранились.
Сикхизм же после смерти гуру Нанака распространялся по всему Пенджабу со скоростью пожара, одновременно рос и авторитет гуру. Наставничество вообще является одним из основополагающих моментов в сикхизме, самое название которого предполагает, что адепты этой религии идут вслед за своим гуру, указывающим им путь к конечному освобождению. О духовном развитии своих учеников радели все сикхские гуру, живя при этом в миру и ведя обычную семейную жизнь. Таким был и второй гуру Ангад, проповедовавший учение Нанака, лечивший больных и учивший детей грамоте. Традиция приписывает ему изобретение священного шрифта гурмукхи, то есть «из уст гуру», которым записаны священные книги сикхов на языке пенджаби; тем самым заодно была укреплена и идея пенджабского национализма. Считается также, что именно этот гуру ввел бесплатные кухни – лангары, закрепляя равенство и братство сикхов, происходящее из отрицания ими кастовой иерархии.
Когда для гуру Ангада в 1552 г. подошел срок завершить земную жизнь, он, несмотря на протест сыновей и родственников, передал учительство следующему гуру, 73-летнему Амар Дасу (1552–1574), хотя ученик был старше учителя на 25 лет. Главным принципом выбора было беспрекословное повиновение воле гуру и беззаветное служение богу. Центром общины стало тогда селение Гоиндвал, заложенное на берегу реки Биас. При нем сикхская община стала больше и сплоченнее; ее влияние и значение еще больше возросли. Для консолидации общины гуру ввел обязательное правило: дважды в год, весной в месяце вайсакх (апрель-май) и осенью на праздник Дивали, все сикхи должны собираться возле гуру.
Третий гуру выступил против затворничества женщин и самосожжения вдов – сати. Более того, он осудил многоженство и стал призывать не только к межкастовым бракам, но и к бракам вдов, что было делом по тем временам неслыханным. Третий гуру вообще стал более благосклонно относиться к мирским утехам, постепенно отходя от непритязательной простоты первых учителей. Одним из примечательных эпизодов его правления было посещение Гоиндвала одним из знаменитых Великих Моголов, императором Акбаром, отличавшимся веротерпимостью. Правитель направлялся в Лахор и по пути решил нанести визит сикхскому гуру. Ему объяснили, что он не сможет встретиться с Амар Дасом, пока не отобедает вместе с другими посетителями в общей столовой. Сикхи с удовольствием рассказывают, как Акбар разделил трапезу, как она понравилась ему и как он после этого встретился с учителем.
Последующие гуру также немало способствовали росту популярности своей религии: направляли миссионеров в разные концы страны, возводили гурдвары, строили города, поощряли развитие торговли и ремесел. Главным деянием, прославившим четвертого гуру, Рам Даса (1574–1581), было основание в 1577 г. священного города Амритсара, ставшего важным религиозным центром сикхов, с которым связаны все важнейшие события сикхской истории. Город назван так по имени священного пруда, в центре которого находится знаменитый Золотой храм сикхов Харимандир, главная сикхская гурдвара и место паломничества. Рам Дас установил также наследственный характер власти гуру, в то время как до него каждый гуру сам назначал себе преемника.
Отход от первоначальных строгих принципов еще резче обозначился при пятом гуру, Арджуне (1581–1606), младшем из трех сыновей Рам Даса. Община при нем выросла еще больше и упрочилась в структурном отношении, став мощной и солидной организацией. Но главным вкладом пятого гуру Арджуна в развитие сикхизма было составление в 1604 г. священной книги «Ади грантх», «Изначальной книги». В нее вошли сочинения сикхских гуру, символическим представителем которых она и считается, а также стихи средневековых авторов-мистиков, как индусов, так и мусульман, – в общей сложности более шести тысяч стихов. Они предназначены для чтения нараспев в классическом стиле и потому расположены в соответствии с рагами индийской классической музыки. Эту книгу торжественно возложили на престол в Харимандире, главной святыне сикхов. При этом выдающемся гуру сикхская община еще более окрепла, и сикхская религия приобрела законченные формы. Сейчас сюда идет нескончаемый поток людей, благоговейно замирающих в центральном зале, где лежит на помосте священная книга сикхов «Ади грантх», одновременно являющаяся и величайшим памятником мировой культуры.
Однако судьба гуру Арджуна оказалась трагичной. На смену веротерпимому императору Акбару пришел отнюдь не миролюбиво настроенный Джехангир, начавший войну против сикхов и захвативший в плен гуру Арджуна. Его пытали самым жестоким образом: сажали на раскаленную докрасна железную сковороду, посыпали обнаженное тело раскаленным песком, окунали в кипящую воду. Когда его палач собирался зашить измученное тело гуру в свежеснятую бычью шкуру, чтобы тот в ней задохнулся, гуру попросил позволить ему омовение в реке Рави. Получив разрешение, он погрузился в воду с головой – и больше его не видели. Сикхи рассказывают, что он не утонул: его тела нигде не нашли, а «свет слился со светом», и он победил смерть и страдания.
Так постепенно сикхи превратились в сплоченную, влиятельную и сильную организацию. В XVII–XVIII вв. Пенджаб, входивший в состав империи Великих Моголов, воспринимался ее правителями как серьезная угроза трону. В результате неизбежного противостояния мирная религиозная община преобразовалась в могущественную военную организацию, и сикхи обрели тот воинственный дух, который с того времени стал неизбежно с ними ассоциироваться.
До десятого гуру, Гобинда Сингха (1675–1708), радикальных изменений в сикхской общине не происходило. Гуру Гобинд произвел целый ряд серьезных преобразований, в числе которых было создание хальсы и ее армии, а также упразднение поста гуру. Единственным гуру отныне он провозгласил «Ади грантх». С того времени всякого, кто претендует на этот пост, сикхи считают вероотступником. Впрочем, этого мнения придерживаются не все «ученики», что служит главной причиной раскола и образования сект.
Грани сикхизма размыты: он существует в виде нескольких крупных и мелких сект, являя собой довольно аморфное образование. Сложно и неоднозначно складываются отношения сикхов и индусов, и хотя сикхи не хотят видеть в себе индусов, индусское большинство, тем не менее, не воспринимает сикхизм как особую религию, что раздражает сикхов, которые видят в этом своего рода дискриминацию. Новое время привнесло много сложных проблем в эти взаимоотношения. Не в последнюю очередь они связаны с политикой, но это совсем другая тема.«Там совершают намаз, тут – пуджу…»
Слова, вынесенные в название главы, принадлежат поэту Видьяпате, жившему в XIV–XV вв. Они взяты из описания города Джаунпура, который до конца XV в. был центром культуры, искусства и религиозной терпимости: «Тут мусульмане, произнося „бисмилла“, режут скот, а там индусы приносят жертвы богам…» Во многих городах и селениях Индии того времени происходила эта великая встреча двух традиций, двух культур, «слияние океанов» – индуизма и ислама.