Индустриализация
Шрифт:
Сюжет первый. Воин
«Берзини, Споргисы, Клявини...»
Родился товарищ Думпис в Курляндской губернии Российской империи в небогатой латышской семье. Впрочем, слово «небогатой» в данном случае излишне – неприличную поговорку про латыша, у которого лишь хрен да душа, все, думаю, слышали. И поговорка не врет – словосочетание «богатый латыш» тогда было оксюмороном, чем-то вроде «горячего снега» или «честного банкира». Дело в том, что испокон веков и до начала XX века во всех нынешних прибалтийских странах всегда и всем рулили остзейские немцы. Именно они всегда занимали все более-менее приличные должности и места. А латыши…
На исходе XIX-го Достоевский в «Преступлении и наказании» писал: «…сестра моя скорее в негры пойдет к плантатору или в латыши к остзейскому немцу, чем оподлит дух свой и нравственное чувство ...».
И лишь в начале XX века что-то стало меняться…
Макс Думпис, как и подавляющее большинство латышей, с малых лет батрачил, и к юности смертельно устал от этого действительно неблагодарного занятия. Устал настолько, что, заработав хоть какие-то деньги, в возрасте 19 лет удрал в Ригу, где поступил на политехнические курсы – Макс Францевич всегда хотел стать инженером.
Так началась долгая одиссея Макса Думписа - человека, который всегда хотел большего. Иногда мне кажется, что сама фамилия, на русский переводящаяся как "Бунтарь", в полной мере определила его судьбу.
Выучиться на инженера у паренька не получилось, помешала Вторая Отечественная война – так тогда называли Первую Мировую. Призыв, фронт, окопы, брустверы, вши... Толкового и образованного паренька заметили, и отправили учиться на унтер-офицера – так Макс стал курсантом Гатчинской военной школы. По выпуску унтер-офицер Думпис воевал в 4-м Латышском Видземском стрелковом полку – во время войны, как известно, по предложению командующего Северо-Западным фронтом Михаила Алексеева и по призыву депутатов Государственной Думы Яниса Голдманиса и Яниса Залитиса из латышей начали формировать национальные воинские соединения.
Бойцы этих батальонов получили название, которое вскоре навсегда останется в российской истории – «латышские стрелки».
Вот фото военнослужащих этого полка. В центре - отец-командир нашего героя, кадровый офицер русской армии, выпускник Виленского пехотного юнкерского училища полковник Антон Петрович Зельтин.
Мама с папой, правда, звали Антона Петровича Ансисом Зелтыньшем. По этой причине офицер Пограничной стражи, получивший три ордена в русско-японскую и Владимира с бантами за бои в Галиции в новой войне и был переведен в пехоту, на должность командира стрелкового 4-го Видземского стрелкового батальона. Командиром, кстати, был хорошим, своих солдат берег и за их спинами не прятался, за что подчиненные сначала наградили его Георгиевским крестом IV степени, а потом, став красными латышскими стрелками, несколько раз отбивали Зелтыньша у чекистов, желавших непременно арестовать застрявшего в России по ранению «золотопогонника».
Вообще, конечно, латышские стрелки – так и не объясненный до конца феномен. Латыши всегда были на редкость мирным народом, эдакими провинциальными небогатыми, но домовитыми хоббитами, вручающими сыновьям лопату, а не шашку, и никогда не воспитывающими из мальчиков джигитов или самураев. Но именно русская революция прославила их в веках, а словосочетание «латышские стрелки» выучила вся бывшая империя – от Тихого океана до Буга, от Мурманска до Ашхабада. Они были везде – самые верные, самые дисциплинированные и самые боеспособные части большевиков, именно латышей бросали на самые тяжелые участки. И они – вытягивали.
Эти молчаливые круглоголовые парни, все эти споргисы и калныньши с непроизносимыми фамилиями мало что видели в жизни, кроме своих убогих хуторов, да бесконечной крестьянской работы от света до темноты. Но в Великую Мечту, исповедуемую большевиками, они поверили так, как могут поверить только недоверчивые упрямые крестьяне – безоглядно и навсегда. Крестьянин тех времен по образу жизни мало отличался от скотины, но человек потому и превосходит животных, что иногда поднимает голову и смотрит в небо.
Построение Царства Справедливости на всей территории этого поганого мира было великой миссией. Делом, достойным того, чтобы отдать за него всю кровь по капле. Эти флегматичные хуторские парни были готовы умереть в любую минуту и поэтому их боялись все – и буйные «братишки» с балтийских крейсеров, и бешеные басмачи с их курлыкающим говором, и нахрапистые малороссийские «батьки» с обрезами и тачанками.
Берзини, Споргисы, Клявини...
Годы людей переплавили.
Перемололи. Прославили.
Перетряхнули. Расслабили.
И разделили их на двое:
не по богам,
не по нациям,
не по семейным симпатиям,
а по фронтам и по партиям.
Кровью и вьюгами кашляя,
время спросило у каждого:
"Ты за кого?"
Ленцманы, Лепини, Крастыни
шли, будто в молодость, -
в красные!
И застывали - помолвленно –
то в караулах у Смольного,
то на простреленном бруствере...
Сжав кулаки заскорузлые,
шли батраки и окопники
в краснознаменные конники.
Не за церковными гимнами,
не потому, что прикинули:
где посытней...
Макс Думпис тоже поверил. Поверил раз и навсегда и после этого уже не жалел – никого не жалел, и себя в первую голову. Унтер Думпис стал большевиком задолго до революции, еще в феврале 1917 года. А уже через год товарищ Думпис был назначен московским губернским военным комиссаром. На этой должности, кстати, вообще побывало много латышей – Берзин Оскар Михайлович, Пече Ян Яковлевич, Берзин Эдуард Петрович…