Индустриализация
Шрифт:
Разумеется, репрессивная позиция большевистских властей была встречена инженерами крайне неоднозначно, многие авторитетнейшие «технари» прямо обвинили большевиков в нарушении неформального «общественного договора».
Помните, я вам в первом томе рассказывал про одного из отцов отечественной металлургии Владимира Ефимовича Грум-Гржимайло и его пророческой записке в президиум НТУ ВСНХ СССР?
Тогда я не сказал того, что записка эта писалась по горячим следам Шахтинского дела, и, кроме комплиментов новой власти, там есть и нелицеприятные абзацы:
«Но опыт надо вести честно с обеих сторон. Только честная постановка опыта сделает его убедительным и полезным. Это возлагает обязанность: а) на небольшевиков – работать не за страх, а за совесть; б) на большевиков – честно учитывать результаты опыта, иметь мужество видеть свои неудачи и не валить с больной головы на здоровую.
Видим ли мы честную постановку в современных условиях? Нет. Нашлись продажные души, которые, введя в заблуждение бывших владельцев промышленных предприятий, нашли способ выманивать у них деньги за якобы вредительство, которое они якобы будут проводить, находясь на службе у большевиков. Для всякого ясно, что это был неблаговидный прием выманивания чужих денег и только. Настоящее, подлинное вредительство — есть легенда. То, что делалось, есть шулерский прием и только.
Как отнеслись к этому большевики? Спокойно? Как к простой проделке шулеров? Нет. Они раздули «Шахтинское дело», сделали из него мнимую угрозу срыва всей промышленности; взяли под подозрение всю интеллигенцию; арестовали множество инженеров; возбуждают серию дел. По каким мотивам так было поступлено? Мотивов такого неспокойного отношения большевиков может быть два:
а) Большевики струсили измены и действительно потеряли голову. Я решительным образом отвергаю эту версию.
б) Я считаю более вероятным предположение, что первые несомненные поражения на промышленном фронте, испытанные большевиками, не признаются ими как поражения принятой ими системы управления промышленностью. Для этого у них еще не хватает мужества. И они ухватились за «Шахтинский процесс» как за возможное оправдание своих неудач.
К чему поведет такой перенос неудач с больной головы на здоровую — предсказать нетрудно. Он приведет к окончательной гибели промышленности, к катастрофам, результаты коих предвидеть невозможно… Раз всякое деяние специалиста рассматривается с точки зрения прокурора и все техники и специалисты находятся под подозрением, то паралич административной машины неизбежен…».
А теперь просто поставьте себя на место Алексея Блохина, вчерашнего студента, только что указавшего четыре точки на берегу реки Белой - той самой Агидель, воспетой Шевчуком.
Его поколению было труднее всего, потому что они, по сути, оказались между молотом и наковальней.
С одной стороны – их родная Советская власть, которой они дали присягу служения еще в ранней молодости.
С другой – кошмарят их учителей, тех, кто дал им знания и вытянул их к свету.
Отсидеться в стороне вряд ли получится – не то тысячелетье во дворе. Двадцатые кончились. Пока от них не требуют слова, но исключительно из-за их нынешней незначительности. А Губкин, например, уже выступил в «Известиях» со статьей «Сорвать строительство нефтяной промышленности вредителям не удалось», где поддержал «колоссальное возмущение... огромных масс рабочих и трудящихся, ибо мы имеем дело с совершенно неслыханным вредительством, низкой и позорной изменой и лакейским пресмыкательством перед международным капиталом».
И не факт, что его самого минует чаша сия. Долго ли накосячить по молодости и неопытности? А уж выдать ошибку вчерашнего студента за намеренное вредительство по нынешним временам – дело совершенно плевое.
Вот так Алексей Блохин и руководил работами по бурению в Ишимбаево, ожидая результатов с обжигающим холодом в животе и читая в газетах проклятия в адрес нефтяников-вредителей, которым в обвинительном заключении вменялись и такие грехи:
«Разведки умышленно направлялись в районы, где нефть заведомо отсутствовала, с конкретной целью не дать стране нефти. В области бурения: скважины закладывались на явно малодебитные и обводненные пласты. <...> БУРЕНИЕ ВЕЛОСЬ ХИЩНИЧЕСКИМ СПОСОБОМ, ЧЕМ ПОРТИЛИСЬ МЕСТОРОЖДЕНИЯ (разрядка следствия – ВН), скважины закладывались в местах полного отсутствия нефти».
А бурение в Ишимбаево меж тем шло совсем не просто.
Геолог
Главная проблема была в том, что Ишимбаево было тем самым медвежьим углом, где даже макаровских телят искать было бессмысленно. И это была одна из главных проблем индустриализации – почти все масштабные стройки приходилось затевать в местах, которые даже лешему показались бы изрядной глушью.
Оборудование для сооружения буровых везли от поселка Раевка, который был всего-то в 120 км от Ишимбаево. Везли по бездорожью, телегами, на лошадях и верблюдах. И вся эта логистика заставила бы любого бухгалтера не пустить слезу даже, а возрыдать в голос. Сохранились расчеты по импортному паровому котлу. Вдумайтесь - его доставка из Великобритании до башкирской станции Раевка обошлась в 16 тысяч рублей, а от Раевки до Ишимбаево – уже 18 тысяч рублей.
Дальше – веселее. Оборудование завезли, сооружаем буровые вышки.
Нефть, напоминаю, Блохин нашел в девственной природе, поэтому с жильем у нефтяников было плохо: рабочие и специалисты жили в близлежащих деревнях. Ну как – «близлежащих»… Каждое утро до работы новоявленные нефтяники месили грязь от 2 до 6 километров.
Тем не менее к февралю 1931 года все четыре буровых были построены, однако бурение началось не сразу: скважина № 703 была запущена 21 февраля, 701-ая – в апреле, 704 -я – в мае, последней завертела свой бур 702-ая – 3 июня.
Главная проблема была общей для всех строек страны – крайне низкий уровень квалификации рабочих. Работать на ишимбаевских буровых навербовали жителей окрестных деревень, причем между русскими и башкирами особой разницы не было. И те, и другие отличались редкой дремучестью, жили в лесу, молились колесу, инструмента сложнее топора отродясь в руках не держали, поездку в Стерлитамак считали главным приключением в своей жизни и вообще периодически задавались вопросом: «А за Уфой люди е?».
Поэтому бурение шло крайне тяжело и несколько раз находилось под угрозой полной остановки – поломки следовали одна за другой. К примеру, в октябре 1931 года на скважине № 702 произошла первая крупная авария: во время спуско-подъемной операции на глубине 533,3 м сломалась бурильная труба.
В целом же из-за нехватки оборудования и механизмов, а также организационных проблем общий простой в 1931 году составил 6 месяцев и 5 дней. Простаивали больше, чем работали!
Свой вклад внесло и деятельное начальство со своими высокомудрыми указаниями. В августе 1931 года, когда простаивали все четыре буровые из-за отсутствия дров для котельных, Блохину пришел приказ треста «Уралнефть» о прекращении бурения скважины N 703, углубившейся уже на 568 метров, как якобы выполнившей свое назначение. Возражения геолога Блохина, что по проекту все буровые должны пройти тысячу метров, во внимание приняты не были.