Информация
Шрифт:
В другой компании Бац с удовольствием поболтал бы в таком духе с полчасика, прежде чем сменить тему, — ну, скажем, прежде чем перейти к тому, как леди Деметра Барри устроена ниже пояса. Но теперь он вдруг задумался: что он делает? Болтает про чьи-то сиськи со Скуззи. С ним об этом говорить не стоило, уж точно не с ним, не с этим долбаным психом. Определенно не стоило… Бац увидел, как недоразвитый подбородок Стива сморщился, рот стал жестким, точно клюв, и в его ярко горящем взгляде чувствовалось раздражение. Бац по привычке и без всякой обиды подумал, не заходит ли речь о межрасовых противоречиях — наши женщины и все такое. Ничего особенного он не уловил. Может быть, Скуззи еще только подбирался к сути дела. В любом случае, что бы ни произошло, в конце дня Тринадцатый точно получит хорошую затрещину. Бац подождал. Конечно, положение у него было трудное. Потому что никто —
Наконец Стив сказал Бацу, чего он от него хочет: оформлено это было как ряд предложений. Бац оглянулся. Инструкторы, ученики (прошел час, и офис начал мало-помалу заполняться), девушки-секретари — все они, глядя на этих двоих на диване, ни за что бы не подумали, что этот черный боится этого белого, что такой большой боится такого маленького. Бац действительно боялся Скуззи. Много раз ему приходилось видеть Скуззи в деле: в пабах, на автостоянках. Скуззи невозможно было остановить. Если уж он заводился, то его было не остановить. В подобных обстоятельствах большой человек традиционно остерегается маленького, потому что маленький всегда наносит удар первым. А сейчас Скуззи сидит рядом с ним.
— Она счастлива с мужем, — произнес Бац и удивился своему голосу. — Его еще по телевизору показывали.
— Слушай. Знаю я вас, инструкторов по вождению. Целыми днями пялитесь на раздвинутые ножки. Вы не забыли пристегнуть ремень, дорогая? Позвольте я помогу. А сейчас вам вообще раздолье. Такая свобода. — Дыхание Стива приблизилось, запах изо рта у него был невероятно искусственный, как у новенькой машины, взятой напрокат. — Или, скажем, какая-нибудь богатая бабенка случайно сядет на твою ласковую руку. И стоит ей хотя бы моргнуть, как ты ей: «Расистка!» А если промолчит — то все нормально. — Дыхание придвинулось вплотную. Дыхание было еще одним оружием Скуззи. — Они ведь любят поиграть в демократию. Или в антропологию. Или еще во что-нибудь. Пользуйся этим, дружище. Пока есть такая возможность. Это называется репарации. Компенсация за работорговлю.
Бац на минуту отвлекся. У него было свое представление о работорговле. В голове у него засел образ обволакивающей со всех сторон абсолютной темноты, озвученной унылыми человеческими стонами и скрипом корабельной обшивки. Бац снова повернулся к Скуззи. Тринадцатому несдобровать. Вообще-то Бац не пил, но иногда, когда наваливалось слишком много всего, он брал бутылку виски — плевать на все — и выпивал всю бутылку зараз. Не часто. Но все же иногда, чтобы снять стресс, он брал бутылку виски и посылал все на хрен. Бац проглотил слюну и сказал невпопад:
— Пожалуй, пару дней стоит воздержаться от острого. А то во рту какая-то кислятина.
— Бац, дружище, тебе ничего не придется делать. Мне нужна только информация. И послушай моего совета: выброси на хрен эту туалетную воду. От тебя несет как от дешевого сутенера.
Да уж, подумал Бац. Приход Скуззи всегда означал дурные вести, совсем хреновые вести, информацию, наводящую на вас страх, как специальные выпуски теленовостей про катастрофы, которые крутят часами.
— Это все.
Леди Деметра Барри отличалась пунктуальностью: пробило ровно полдень. Появившись в потоке солнечного света, она вошла через стеклянную дверь. Первым, что бросалось в глаза при взгляде на верхнюю часть ее тела, было то, что ее серая шелковая блузка сидела как-то небрежно и косо, застежка съехала набок, да и пряжка пояса, возможно, была не совсем на месте.
— Привет, Джери, — сказала она.
— Добрый день! Как дела? — ответил Бац более глубоким и проникновенным тоном — африканские нотки в его голосе усилились, — так он обычно разговаривал со своими белыми ученицами. Потом он повернулся к Скуззи, который взял свою книгу, кивнул и протянул Деми руку:
— Стив Кузенс.
Стив шел по двору автошколы и думал, что никогда раньше ему так сильно не хотелось произнести то, что ему так часто хотелось произнести. Он сказал: «Стив Кузенс» — и чуть не добавил: «Воспитанник доктора Барнардо».
Как кто-нибудь другой мог бы сказать «звукооператор», «политический обозреватель» или «поэт и эссеист».
Конечно, он мог бы представиться и иначе — «дитя джунглей», что тоже было правдой.
Как у тебя сейчас дела с агентами? — спросил Гвин Барри. — У тебя есть агент?
Гвин и Ричард были в спортивном комплексе на шоссе Уэствей в окружении тридцати или сорока изнуренных алкоголем мужчин: они играли в снукер. Гвин успел выпить несколько кружек пива, ну а Ричард, само собой, был уже на рогах. На восемнадцати столах игра была в полном разгаре,
— Почему ты спрашиваешь?
— Дело в том, что у меня новый агент. Я теперь работаю с Гэл.
— Да, я читал.
— Ты помнишь Гэл?
— Конечно, я помню Гэл.
Ричард снова взял кий и встал в позу: верхняя часть тела склоняется почти под прямым углом, подбородок на уровне стола. Когда вы играете в снукер, разговаривать не полагается — ни о чем, кроме снукера. Ричард был вынужден на этом настоять. Поскольку стоило ему прицелиться к трудному шару, как Гвин начинал рассказывать о том, что завтра утром его будет снимать итальянское телевидение, или о потрясающей сумме, предложенной за права на перевод его книги в Саудовской Аравии. В результате Ричард непостижимым образом умудрялся запустить шар на соседний стол… Прошло уже две недели после происшествия в ресторане, но Ричард по-прежнему каждый день читал колонку Рори Плантагенета, надеясь наткнуться на обстоятельный рассказ о том, как он, Ричард Талл, унизил Гвина Барри на глазах у теневого министра культуры. Однако сегодня утром он наткнулся на сообщение о том, что Гвин Барри отказался от услуг своих агентов Харли, Декстера и Филдинга и передоверил свои дела Гэл Апланальп.
— Она уже проделала огромную работу по продвижению моего нового романа.
— Но ты ведь его еще не закончил.
— Да, но теперь они предпочитают начинать заранее. Это целая кампания. На войне как на войне. Хотят охватить весь мир.
— Возьмем еще выпить.
— Так с кем ты сейчас работаешь? Как у тебя дела с агентами?
— Давай еще выпьем, — сказал Ричард, чьи дела с агентами обстояли примерно так. Начинал он под крылышком Харли, Декстера и Филдинга, которые подписали с ним контракт, когда Ричарду было двадцать пять, еще до «Преднамеренности», обратив внимание на его броские язвительные обзоры новой поэзии и прозы. Ричард работал с Харли, Декстером и Филдингом, когда вышли два его первых романа, но потом, когда его третий роман отвергли все издательства страны, включая «Джона Бернарда Флаэрти Данбара ЛТД», «Фокус-покус букс» и «Сдох пресс», он их уволил. Тогда Ричард вверил свои таланты Дермотту, Дженкинсу и Уайетту, которые уволили его самого, после того как его четвертый роман постигла судьба третьего. Далее Ричард решил действовать самостоятельно, и сам вел переговоры по поводу своего пятого романа, иными словами, сам делал ксерокопии, упаковывал и рассылал их, причем в таком количестве, что в конце концов почувствовал себя издателем или печатником, выпускающим самиздат в свободной стране. Пока что у него не было никаких планов относительно своего шестого романа — «Без названия». А планы ему были нужны. Позарез нужны.
— У меня нет агента, — сказал он.
— Знаешь, Гэл — твоя большая поклонница.
— Ты хочешь сказать, что у нее остались приятные воспоминания обо мне? Или что ей нравятся мои вещи?
— И то и другое. Ей нравятся твои вещи.
В игре остался один красный шар. Таким образом, на столе было восемь шаров: черный, коричневый, розовый, синий, зеленый, желтый, одинокий красный и, разумеется, белый. И Ричард, и Гвин играли слабо, так что утверждать, что Ричард играл лучше Гвина, значило бы вводить читателя в заблуждение. Однако Ричард всегда выигрывал. Он понимал, что в этом деле, как и в парочке других, есть начало, середина и конец. И сейчас он понял, что настало время эндшпиля. Но именно в эндшпиле Гвину порой удавалось блеснуть: сказывалась его кельтская осмотрительность, его лисья изворотливость. Теперь держи ухо востро.