"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
Прискакали кавалеристы и сообщили, что по западной дороге из города уезжают и убегают люди с барахлом.
— И до них уже дошло! — огорчались солдаты, готовясь бежать в город.
— Кавалеристы, дурьи головы, чего же вы их выпускаете? Они же с деньгами бегут! Ловите их, не давайте убегать!
— И баб, баб особенно ловите.
Даже обозные возницы, загнав свои телеги в лагерь и даже не выпрягая лошадей, бежали в город. Все шли туда.
— Скажите своим людям, чтобы не расстраивались, — говорил генерал капитану Нейману, солдаты которого охраняли лагерь и, естественно, никуда уйти не могли, а лишь с тоской глядели поверх частокола на уходящих товарищей, — я прикажу
— Прекрасно, господин генерал, а как насчёт вина и баб? — отвечал капитан.
Волков лишь усмехнулся. Кроме охраны лагеря, он оставил в резерве сотню ландскнехтов, хоть те и очень хотели пограбить, и ещё разослал разъезды по дорогам. Армия во время грабежа была весьма уязвима, генерал сам помнил один случай, когда он и его товарищи побежали грабить обоз разбитого врага, а враг, чуть отойдя, собрался с силами, построился и с треском и огромными потерями выбил их из своего обоза, да ещё и дальше погнал. Так что нужно было быть настороже. Особенно когда вокруг бродит побеждённый, потрёпанный, но не сломленный враг. Война зачастую, что маятник.
Особенно хорошо пошли дела у кавалеристов. Они грабить дома не пошли. К чему им это? Тогда, когда пешие солдаты входили в город с востока, фон Реддернауф с двумя сотнями своих людей проехал вдоль всего города и выехал к западной его конечности. Зачем грабить дома да мучать горожан, избивая их, пока не отдадут спрятанное серебро, когда можно их ловить на выходе из города и просто обыскивать? Это уж если они упрямиться начнут, тогда, конечно, без кулаков, палок, а иной раз и без железа не обойтись, но многие из тех, что бежали, кошельки сами отдавали, лишь бы их жён и дочерей не трогали. Кавалеристы были люди благородные, обещали у таких людей не трогать баб, но всё равно всех обыскивали. И даже тех, кто сам отдал кошелёк.
Люди существа лживые, ушлые, предложат сами тебе малое, чтобы сберечь большое, спрятанное под рубахой, или под юбкой дочери, или в пелёнках младенца. Но майор фон Реддернауф был очень, очень опытным человеком, как и офицеры его, и как люди его. Всё это он уже видел, обо всём он уже знал.
Вот и шарили кавалеристы по телегам и наспех собранным узлам в поисках серебра или даже золота. И не пропускали никого, особенно всякого, кто считал себя важным человеком. Уж этих обыскивали особенно: колечко у тебя золотое, подавай сюда, у бабы твоей золото в ушах, и это позвольте. Конь у тебя? Веди сюда коня. Бархат, мех, парча, шёлк? Скидывай, и ничего, что ты в исподнем пойдёшь, главное, что пойдёшь, и со всеми членами своими. Да, ещё спасибо скажи, что дочерей твоих отпустили, а не в лагерь увели на недельку или не увезли их на тот берег и не выдали замуж за нищего солдата-паписта. Ну, говори спасибо, подлец, за то, что по-доброму с тобой обошлись, да ещё кланяйся, кланяйся. Ниже, а не то гляди у меня.
Ну, а если вдруг у умника какого, что сам деньги первый предложил, в панталонах вдруг малый кошелёк с десятком золотых нашли, уж тут не взыщи. Человека такого бьют. А бабу его, от страха воющую, волокут в сторону. И под смешки достают злые кавалеристы ножи. Нет, не для того чтобы женщину резать, а для того, чтобы одежду с неё срезать всю. Без одежды её приходовать удобнее. И ничего, что она орёт, что глаза закатывает, что стыдно ей, что соседи-горожане на неё глазеют, всё равно всю одежду с неё срежут. Другим в нарицание. Пусть все видят и знают: то её муж-хитрец виноват. И поделом ему, кроме башки разбитой, ещё и жена опозорена будет, будут её брать лихие кавалеристы прямо у дороги, даже в кусты не поведут.
И так хорошо шло дело у кавалеристов. Один мешок под серебро. Один под золото. Короб под кольца, цепи и серёжки. И беспрерывным потоком всё в них сыплется и сыплется отобранное у тех, кто из города сбежать надумал. А ещё целая телега под меха да парчу. Там уже куча всякого. Это потом поделят, кому что будет по душе.
А к добыче бренной есть и услада для души, два десятка голых баб уже в их распоряжении, пользуйся всякой. В ходу те, что помоложе да попрекрасней, и ничего, что опухли они от слёз. Ну, кто скажет, что плоха жизнь доброго человека? А то, что уже одного горожанина зарезали, так то сам виноват. Уж больно он упорствовал, когда его дочерей стали раздевать, больно ярился, вот и получил своё. Лежит теперь у дороги с распоротым брюхом.
А в городе такого благодушия, которое было у кавалеристов, люди не ждали, раз уж пришли солдаты, прячь деньги свои, прячься сам, прячь женщин своих. От этих не откупишься, с ними не договоришься. Эти всё заберут, что смогут найти. И дома они выбирают, которые побогаче, что там брать-то в лачугах. Спешат быстрее других в такие дома забежать. Особенно злы были ландскнехты. Они горцев и в поле не жаловали, а уж тут и подавно жалеть не собирались. Дверь с хрустом выбивают, вваливаются, спешат, в лицах алчность, глаза так и рыщут, что бы схватить. Сразу в разные стороны бегут. Не дай Бог кому из хозяев тут при железе быть. Всё, конец тому без всякого снисхождения на возраст, что мал, что стар — убьют. А если ещё кого найдут в комнатах, так того заставят мертвеца выволочь на улицу. Пусть там лежит, для устрашения.
Они по одному не ходят, приходит в дом полдюжины с сержантом, корпоралом или со старым солдатом во главе, сразу ищут хозяев. В хлеву, в сарае, на сеновале? Под кроватью, в шкафу? А ну вылазь, вылазь. И сразу для острастки раз его по голове чем-то тяжёлым, чтобы кровь лилась. И спрашивают: а ну говори, куда деньги припрятал. Это кошель твой? Это что, всё? Врёшь, пёс, за дурней нас держишь, не может в таком доме быть так серебра мало. Говори, где деньгу зарыл? И опять хозяина по голове. Говори, пёс, где деньги спрятал. Не скажешь, так пальцы на ногах резать начнём. А чтобы нам при том не грустно было, так будем отрезанное ещё и огнем прижигать. Всё равно скажешь, так к чему мучаться, говори, где деньги.
Это одни, а другие на двор несут всё, что хоть крейцер стоит. Котелок железный? Пойдёт. Кувшинчик из меди, так и вовсе прекрасно. Стаканы из стекла — хороший товар, всегда маркитантки купят. Скатерть, пятна на ней, всё равно берём. Одежду, перины, всё в кучу кидай, всё заберём. Телегу запряжём и увезём, а не хватит раза, так ещё раз приедем. А третьи волокут женщин из погреба, одни бабы воют, другие молчат, одеревенели от страха. Ничего, пусть молчат и боятся. Одних тут же, прямо на глазах отца и мужа, не снимая с них одежд, берут прямо на полу. Других, под рыдания и мольбы, от одежды со смехом и оплеухами разоблачают — так интереснее.
А после — как всё было собрано, все бабы, что не стары и не уродливы, взяты, каждая не раз — как хозяева ни молили, дом поджигался. Так генерал приказал. Кто ж осмелится спорить с Дланью Господней?
Глава 24
Пусть горит весь этот поганый город. Он даже не поехал смотреть, что там творят его люди. Зачем, это всё он видел много раз. Только уже ко сну, после ужина, когда село солнце, он поднялся на стену и оттуда смотрел на запад, на красивое зарево, что бушевало алым цветом в ночи. Зарево и запах дыма — верные признаки войны.