"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12

Конофальский Борис

Впрочем, он всегда это обещал.

Вернувшись в гостиницу уже поздно, он имел разговор со своим слугой Гюнтером. И тот, помогая господину раздеваться и подавая воду для мытья, сказал, что был в городе и искал жильё, но ничего подобного, чего желал господин, за ту цену, что господин был согласен платить, он найти не смог.

– А что смог? – у Волкова, когда он раздевался, из-под колета выпало письмо от барона, в котором тот рассказывал про Брунхильду, и уже, казалось, забытое за хлопотами событие снова стало отравлять настроение генералу.

– У госпожи Хабельсдорф на улице Жаворонков есть дом с хорошим двором и большой конюшней, дом сейчас пустует, там много комнат, комнаты неплохие, есть ковры и гобелены, в них и господ офицеров можно разместить,

но она просит четыре с половиной талера в день.

– Это со столом?

– Нет, это без стола, без фуража для лошадей, без воды и без дров для печей и каминов.

Барон морщится: «Четыре с половиной талера… умножить на сто двадцать дней! Чёрт бы побрал этот поганый город!».

Он покосился на не очень свежую перину на своей кровати. Перину с клопами.

– А ты спросил у неё, есть ли в её доме клопы?

– Не спросил, – ответил Гюнтер, подавая ему чистую рубаху, каль и забирая у него полотенце. – Если пожелаете, завтра спрошу.

– Завтра я и без тебя спрошу, – почти обиженно отвечал ему хозяин.

* * *

Утром, едва рассвело, он уже был в казармах. И там среди офицеров нашёл и смотрителя имущества принца Хельмута Вайзингера, который уже запросто общался с ними. И, что совсем не понравилось генералу, вёл с ними себя как ровня. Этот Вайзингер шутил, и офицеры смеялись его шуткам. Как выяснилось, смотритель привёз доски и брус для лежаков, а заодно раскошелился на десятивёдерную бочку чёрного пива. Это местное пиво было весьма крепко. Знал, пройдоха, что офицеры с радостью примут его подарок. Что ни говори, а этот тип умел найти подход к людям.

Увидев генерала, он стал кланяться, а потом пошёл рядом с Волковым, рассказывая ему:

– Вот, господин генерал, привёз дерево, сегодня уже и мастера после обеда придут, начнём делать лежаки и полати.

– Вы убрали краденое из моих казарм? – сухо спросил генерал у ловкого дельца.

– Краденое? – Вайзингер чуть замялся. – Я уже ищу, куда перевезти все товары.

– Поторопитесь, – произнёс Волков с угрозой. – В случае, если к завтрашнему вечеру ворованное будет в моих казармах, я буду считать эти товары собственностью Его Высочества.

– О, – лицо пройдохи вытянулось. – Господин генерал…

Но Волков был неумолим; он чуть наклонился к Вайзингеру и сказал весьма тихо:

– Мне не нужны распри с городскими властями, тем более мне не нужно, чтобы господа из городского магистрата уличали меня в хранении краденого.

И, не слушая ответа смотрителя, он поворачивается к праздно стоящим офицерам.

– Капитан Вилли, вы, кажется, должны были купить вчера дрова и хворост со смолой. Будьте любезны подготовить мне счета.

– Я отдал счета полковнику Брюнхвальду, – отвечал Вилли Ланн чуть растерянно.

– Я сам хочу на них взглянуть; а также подготовьте мне список мушкетов, требующих ремонта. Укажите, какой ремонт требуется.

– Да, господин генерал, – отвечал капитан.

Другие офицеры сами вспомнили, что у них есть дела, и стали расходиться.

Глава 49

Улица Жаворонков не была широка, и находилась она у западной стены города, вдали от главных городских дорог; мастерских и складов на ней не было, может, поэтому она не была забита перегруженными телегами и здесь не было слышно вечной ругани возниц. На улице было тихо и относительно чисто. Дома здесь были выбелены, и среди домов то тут, то там попадались городские поместья. В общем, жили на этой улице люди, сразу видно, небедные, хотя она и находилась возле стены. Дом госпожи Хабельсдорф и вправду был неплох, содержался в чистоте, а сама эта немолодая, лет сорока, женщина оказалась приятной и, что немаловажно, набожной. Конюшня, правда, оказалась не так велика, как ему было надо, и вмещала всего девять лошадей. Но двор запросто вместил бы и две кареты. В общем, и дом, и хозяйка барону понравились, и искать что-то ещё ему уже не хотелось. Кажется, и он устраивал хозяйку.

– Значит, клопов у вас нет? – уточнил он в последний раз.

– Сама клопов терпеть не могу. Тараканы у меня – и те редкость, – заверила его госпожа Хабельсдорф.

– Прекрасно, – продолжал генерал, – тогда я оплачу месяц постоя.

– За стол, кухню и дрова с водой я буду брать отдельно, – предупредила хозяйка. – За прокорм для лошадей платите сами.

Он достал пять гульденов и несколько серебряных монет. Как раз и получилась вся требуемая сумма. Женщина очень быстро пересчитала деньги и спрятала их в кошелёк на поясе; она улыбалась ему весьма радушно:

– Прошу вас, господин барон, располагайтесь. Мой муж придёт к вечеру узнать, сколько вам дров привезти и сколько овса для лошадей.

Гюнтер уехал за вещами, Хенрик и фон Готт занимались конюшней, в доме гремела на кухне посудой румяная и толстая кухарка, а он сам пошёл ещё раз осматривать комнаты. Ходил и думал о том, что ему сегодня предстоит неприятное дело, тянуть с которым дальше было уже нельзя. Он должен был вручить письмо от герцога бургомистру города и ещё одно отнести в магистрат. И если письмо к уважаемым магистрам можно было отправить с гонцом, то визит к бургомистру надобно было совершить самому. Как бы ему этого ни не хотелось. Он уже понял, что встретят его там не по-приятельски, и ему придётся терпеть злословие и пренебрежение от какого-то бюргера, возомнившего себя значимой персоной. Поведение офицеров городской стражи служило его догадкам подтверждением. Тем не менее, когда Гюнтер привёз его вещи, он тут же решил ехать в ратушу. Хотя в карету садился с надеждой на то, что бургомистра не будет на месте или тот от спеси или желая показать генералу герцога, кто тут главный, решит не принимать его сразу. В общем, ехал туда, ожидая всего дурного, а приехав и войдя в неказистое здание городской ратуши, стал ещё больше того ждать. В ратуше было народа больше, чем в какой-нибудь известной церкви в воскресный день, многие из посетителей сидели на потёртых лавках возле обшарпанных стен или разгуливали парочками по немытым каменным плитам, все что-то обсуждали и кутались в шубы от ледяных сквозняков. Ратуша эта больше напоминала ему какой-то купеческий дом. И не городские секретари тут заправляли, степенные и важные, не магистры избранные решали судьбы горожан, а бегали по холодному помещению непонятные люди, словно приказчики с кипами бумаг, из одного холодного угла в другой, как будто они на пристани рядом со складом и спешат куда-то срочно считать товар. Даже у самого бургомистра Алоиза Тиммермана не было своих комнат, и сидел он в конце залы за большим столом на возвышении рядом с большой жаровней, и кроме как столом, ничем и не отличался от остальных господ в ратуше.

«Какое поганое место!». Всё здесь было барону немило, всё: и суетящиеся люди, и нечистый пол, и холод. Но делать было нечего, дипломатическая миссия входила в его обязанности. Тем более что его умение говорить и договариваться, как он сам считал, было сильнее его воинских умений. В общем, приготовившись к высокомерию и неистовости, с которой его встретят, Волков пошёл к столу бургомистра.

Когда генерал попросил человека, стоящего у конторки перед столом бургомистра, доложить о его приходе, тот просто обернулся и сказал громко:

– Господин бургомистр, к вам генерал.

Мерзавец даже не назвал его имени, ну, хоть не добавил «какой-то» – и то хорошо. Да, не зря Волков, направляясь сюда, думал о плохом приеме и невежливом обращении.

Но, кажется, насчёт бургомистра он ошибся:

– О, – господин Тиммерман оторвался от бумаг и аккуратно вставил перо в чернильницу. Был он в простой, не очень богатой шубейке с заметно потёртыми рукавами, в простом берете без украшений. Бургомистр уставился на Волкова, словно пытался разглядеть в нём что-то. И такой пристальный взгляд можно было расценить как вызывающий, но барон понял, что Тиммерман был, хоть и еще не стар, но уже слаб глазами. Наконец рассмотрев посетителя, бургомистр заулыбался. – Генерал! Дорогой мой!