"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
— Ну, рассказывай, как было дело? — продолжает архиепископ. — Как смог побить мужиков, которых два года до тебя никто побить не мог? Хоть были среди желающих их побить люди именитые в военном ремесле.
Волков, поначалу польщённый такими словами, стал рассказывать, и рассказывал то же, что вчера вечером рассказывал офицерам города Ланна. Вот только они слушали молча, едва рты не раскрыв, каждое его слово ловя, так они хотели всё услышать из первых уст, а архиепископ слушал вполуха, вернее даже, делал вид, что слушает. Волков тут и понял, что не для
— А подлеца рыцаря фон Эрлихгена изловить мне не удалось.
— Прискорбно, прискорбно сие, — заметил архиепископ расстроенно. И тут же ожил в интересе своём: — А говорят, что ты, сын мой, взял большой плен. Многих мужиков изловил.
«Всё-то вы, Ваше Высокопреосвященство, знаете!»
— Взял полон немалый, почитай полторы тысячи человек, — ответил Волков.
— И всё были еретики, Лютера да Кальвина дети?
— Все как один, сеньор. Все как один.
— А слышал я, что при войске твоём был истинной веры человек. Что не дал казнить тебе всех детей сатанинских и обратил их в веру праведную, привёл к причастию и почитанию церкви.
— Был такой монах, брат Ипполит его имя, — отвечал Волков медленно, волнуясь, что архиепископ захочет увидать того монаха, а то ещё и забрать его у Волкова. — Молодой ещё человек, человек честный, но нестойкий, поплакать любит, когда трудно.
— То молодости присуще, — отвечал архиепископ и, к радости Волкова, не стал дальше говорить про монаха, а продолжил разговор про пленных. — А ты тех пленных, говорят, не отпустил? При себе оставил?
И тут кавалер подумал вдруг, что лучше было бы, если бы этот старый и хитрый поп про монаха продолжил разговор, а не про пленных.
И оказался прав.
Архиепископ, наклоняясь к нему ближе, так близко, что кавалер опять почувствовал запах вина и лекарств. И глаз хитрых с него старый поп не сводит.
— Не отпустил, при себе держу, — отвечал Волков. — В крепость их себе записал.
«Тебе-то, поп, что до того?»
Волков всё больше и больше волновался, но нужно было отвечать честно, разве попу этому соврёшь? Князь церкви всё-таки. Да и знает он всё уже.
— Записал себе в крепость. Отпускать-то их нельзя было.
Архиепископ на секунду откинулся на спинку кресла, отвёл от генерала взгляд и тут же вернулся к нему обратно:
— Сын мой и друг мой, а дай мне из этих мужиков своих хотя бы двести душ.
И сказал он это так, словно о какой безделице говорил, о пустяке, о яблоке или о башмаке старом, который вдруг ему понадобился, о пустой какой-то вещи, а не о сотнях людей. И эта простота так поразила Волкова, что он по первости не находил, что ответить, смотрел на архиепископа взглядом, полным удивления, а потом наконец вымолвил:
— Двести душ вам дать?
— Да хоть двести, понимаешь, после войн да чумы земельки мои людишками оскудели. Пустые стоят, поля не паханы. Так ты мне дал бы немного своих пленных, душ двести, а я тебе тоже услужу, — продолжал поп весьма настойчиво.
— Услужите? — кавалер всё ещё пребывал в растерянности и, кажется, не понимал, о чём говорит курфюрст.
— А как же, конечно, вон у меня только что был знакомец твой, брат Николас; коли ты мне с людишками поможешь, так я тебе завтра же рукоположу его в епископы и отправлю его на кафедру в твой Мален.
— Да как же так? Мы же с аббатом Илларионом договаривалась, что за это я дам вам двадцать пудов серебра, — чуть растерянно произнёс Волков.
— Эх, понимаешь, сын мой, — начал объяснять ему архиепископ, — серебра того я и не увижу, уйдёт оно сразу в долги. А людишки твои лично для меня будут.
И кавалера тут едва не перекосило от злости:
«Чёртовы попы, жеребячье семя, псы алчные, в алчности своей пределов не знающие. Тянут, тянут, тянут себе всё, до чего только дотянуться могут. Из руки вырывают, ни стыда, ни страха не имеют. Что силой взять не могут, так клянчить будут. Будьте вы прокляты».
А архиепископ по лицу его увидал, кажется, его настроение, в чтении по лицам старик знал толк, и тут же поднял руку, а в руку его секретарь, стоящий за креслом, сию секунду положил бумагу. И архиепископ ту бумагу протянул Волкову:
— Слыхал я, что солдаты твои провозгласили тебя генералом, это большой почёт, большой. Но вот патента на чин солдаты дать не могут. Вот тебе патент от меня. Отныне ты генерал земли Ланн и Фринланд с патентом. А завтра будет тебе и епископ.
Волков рассеянно заглянул в бумагу и даже не поблагодарил курфюрста, а тому и не надо было благодарности, он продолжал выуживать своё, вцепился, словно пиявка:
— Так что, дашь мне двести мужичков?
— Двести мужичков? — кавалер сидел с бумагой в руке, но уже стал приходить в себя. — Нет, сеньор, двести мужиков дать никак не получиться. Мужиков тех у меня переписанных лишь четыреста пятьдесят, остальное всё бабы да дети неразумные. А из тех мужиков многих я своим офицерам за доблесть обещал. Коли вам две сотни отдам, так мне самому совсем мало останется.
— Что ж, — вздохнул архиепископ горестно, — дай хоть сто пятьдесят. Я и тому буду рад. Ты даже не представляешь, как пустынны земли мои.
— Сотню дам, — твёрдо сказал Волков, — больше не могу.
— Сотню так сотню, — опять архиепископ вздыхает, — но только с бабами давай, ни к чему нам бобылей плодить. Не по-божески это.
«Не по-божески? Не по-божески?!»
— Как вам будет угодно, монсеньор, — ответил Волков, вставая, — пришлите тогда ко мне завтра брата Николаса с эдиктом на кафедру Малена, а я, как придут люди, отсчитаю вам сто мужиков и сто баб с ними.
— Ступай, ни о чём не переживай. Завтра будет у тебя новый епископ, — заверил его курфюрст, — а ты, как его у себя увидишь, так серебро казначею посылай, не тяни, больно нам оно к спеху.