Инквизитор и нимфа
Шрифт:
Пожилой викторианец шел, опираясь на руку ученика — и это было скорее знаком доверия, чем старческой немощи. Остановившись у чугунной скамьи с узорной спинкой, отец Франческо обернулся к подростку:
— Марк, я хочу тебя кое о чем спросить.
— Да, наставник?
— Задавая свой вопрос, ты ведь прекрасно понимал, что я предложу написать эссе. Ты знал, что для тебя это кончится очередной хорошей оценкой, а для кое-кого из твоих одноклассников — взысканием. Тем не менее ты спросил. Почему?
Марк хмыкнул:
— Может быть, мне просто хотелось получить хорошую оценку. И хотелось, чтобы кое-кто заработал взыскание.
Отец Франческо уставился ему в лицо, пожевывая губами. Губы у наставника
— Спасибо за то, что не стал выкручиваться, — сказал наконец ментор. — Многие на твоем месте просто сделали бы вид, что не поняли вопроса. Хотелось бы, чтобы ты и впредь сохранял подобную честность.
— Я постараюсь.
— Да уж постарайся. В ордене принято скрывать дурные побуждения за красивыми словами. Надеюсь, ты сможешь удержаться от лицемерия.
Настала очередь Марка закусить губу.
— Отец Франческо… Вы же знаете. Скорее всего, я не вступлю в орден.
Старый викторианец некоторое время не отвечал, увлеченный, казалось, затопившим небо закатом. А когда заговорил, сказал следующее:
— Марк, сейчас мои слова могут показаться тебе жестокими. Однако я крайне рад, что у тебя нет выдающихся способностей. И знаешь, почему? Потому что со способностями ты бы несомненно добился высокого положения в ордене. И это неудивительно. Ты — живое воплощение викторианства, Марк. В твоем характере я вижу все хорошее и все плохое, что есть в братстве. И плохое, к моему глубочайшему сожалению, перевешивает…
У скамейки рос куст спиреи. Садовник проявил недобросовестность: половина куста была покрыта пышными белыми соцветиями, а вторая засохла, и ветки ее мертво и голо торчали на фоне пламенеющего неба. Отец Франческо протянул руку и дотронулся до цветущей ветки. Та закачалась, роняя белые лепестки.
— Гордость, мальчик, может помочь слабому. Она — как древесина молодого растения, помогающая ему не сломаться под ветром. Но у взрослых и сильных гордость быстро превращается в гордыню. А гордыня — очень плохая подпора. Она делает тебя сухим и хрупким, словно мертвая ветка. Тронешь — и переломится.
Говоря это, викторианец взял в пальцы тонкий сухой прут и с треском переломил его пополам. Марк молчал, нахмурившись. Отбросив обломок, отец Франческо развернулся к ученику и как ни в чем не бывало сказал:
— А теперь, мой юный друг, пойдем-ка ужинать.
Глава 2
Лаура Медичи
Набережная Тибра цвела и пахла. Цвела мелкими ржавыми водорослями вода, а пахли окрестности. Кошачьей мочой. Гнильем. Канализационными стоками. Можно было подумать, что в воздухе разбрызгивают специальный ароматизатор — но это просто пласты, многовековые залежи ила, потревоженные цветением, источали запахи прошлого. Слежавшиеся, хорошо утрамбованные за столетия запахи. Марку оставалось лишь порадоваться, что идущая к нему по набережной девушка не почувствует всего этого великолепия — ее ноздри закрывали нанопоровые фильтры. Хотя радоваться тут, если честно, было совершенно нечему.
Пилот в аэрокаре сменился, а машина осталась та же. Проводивший Марка на крышу лысоватый брат с поклоном удалился. Пилот сообщил, что довезет пассажира до гостиницы и подберет в пять утра. Оттуда, Салливан знал, его доставят в Монтеспеккато, к ближайшей станции орбитального лифта. На лунной базе уже грузился военный транспорт, один из тех, что постоянно курсировали между Землей и Приграничьем.
Еще слегка оглушенный быстротой, с которой изменилась его жизнь, Марк занес ногу на подножку машины… и замер. На дальний конец площадки плавно опустились три аэрокара с номерами Совета Объединенных Наций. Из серебристого «Мерса-Сиагал» выбрался высокий человек в светлом костюме. Судя по жестикуляции, он спорил о чем-то со вторым пассажиром. Высокого человека звали Флореан Медичи, и он был сенатором — так по старой привычке еще титуловали представителей СОН. Во втором, приземистом и черном, Марк узнал его советника по международным вопросам. На площадку тем временем село еще полтора десятка машин. Пилот за спиной нетерпеливо кашлянул и чуть ли не силой впихнул Марка в салон.
Марк позволил отвезти себя в гостиницу, где у входа в кадке томился искусственный фикус, а с экрана улыбалась симпатичная мордашка виртуальной хостесс. Он даже поднялся в номер. Убедившись, что дверь надежно заперта, развернул комм и набрал номер Лауры.
Девушка шла, белел в сумерках ее плащик. Ореол пушистых волос окружал лицо, а рот прикрывала антисептическая маска. Марк усмехнулся. Посмотришь на них со стороны — ни дать ни взять ворон и чайка. Темноволосый, долговязый парень в черном пальто и тоненькая светлая девочка. Она выглядела намного младше своих двадцати пяти.
Марк шагнул вперед. Когда они поравнялись, Лаура приподнялась на цыпочки и обвила руками его шею. Молодой человек ощутил, как щеки на мгновение коснулась прохладная ткань маски, обдав едва различимым медицинским запахом. И все, и ничего больше…
Девушка отступила и, прищурившись, оглядела Марка:
— А ты, кажется, еще вытянулся. Похудел. Не кормят тебя там, в твоей деревне? Или ученички доконали?
Она говорила по-итальянски, с резковатым северным акцентом.
— Кормят как на убой. Ученики ходят по струнке. А ты все такая же красивая.
— А ты все так же не умеешь делать комплименты. Следует говорить: «Как ты похорошела. Да ты просто расцвела!» Откуда ты узнал, что я в Риме?
— Видел в новостях твоего отца. Я же знаю, что он тебя всегда таскает с собой, если у него намечается важная встреча. Ты же у него талисман.
— Lucky charm [1] .
— Mascot [2] .
Лаура улыбнулась:
— Мне казалось, отец не хочет афишировать эту свою встречу. Мы прилетели только вчера.
1
Залог удачи (англ.).
2
Символ спортивной команды (англ.).
— Ну ты же знаешь журналюг — всюду пролезут. Он все так же уговаривает тебя сменить профессию?
— Уже нет. Поздно, знаешь ли, менять шило на мыло перед самой защитой. А ты так и не собрался вернуться в университет?
— Нет. Мне и в моем медвежьем углу неплохо. Пойдем куда-нибудь?
— Пойдем.
Лаура решительно и привычно взяла его под руку, и они пошли по набережной. Они шли, не выбирая дороги, не замечая скользящих низко над головой аэрокаров — люди возвращались домой после рабочего дня, к ужину, к семьям. В окнах загорались огни. Ажурные тени листьев путались под ногами, и чуть слышно, неизменно гудела брусчатка мостовой от подземного движения товарняков. Свернув в тесный переулок, где балконы противоположных зданий почти смыкались над головой, миновав гомонящую стайку туристов у маленькой траттории, Марк и Лаура вышли на площадь. Слева белела колоннада, то ли простоявшая тут тысячелетия, то ли недавняя подделка. Город-музей, где главным экспонатом было само Время, — недаром орден почитал Рим своей законной вотчиной.